Воинствующий Утвержденец
Итак, завершлся Второй Круг Наруто-кинк Феста - пришла пора подводить итоги.
Не осилить Shantriss систему Станиславского - не умеет она держать зрителя в напряжении...
Работу Shantriss признали одной из лучших!!!
Спасибо тем четырнадцати, которые голосовали за нее!
А конкретней, вот эту:
Четвертый Казекаге/Яшамару, до женитьбы Казекаге на Каруре.
ура-а-а-а!!!
Из комнаты сестры доносится очередной непристойно-громкий стон. Карура знает, как заставить мужчину возвращаться к ней снова и снова. Она умеет заставить его чувствовать себя Богом. Верить, что он единственный может дарить такое неземное наслаждение. Она знает, когда нужно томно прикрыть глаза, а когда кричать в голос, содрогаясь всем телом. Ни один мужчина не устоит перед этим. Даже, если этот мужчина – Четвертый Казекаге.
Даже Яшамару, будучи её братом, хоть и отворачивается стыдливо от двери, за которой сладостно отдается его сестра, но ни разу не смог заставить себя покинуть эту комнату. Раз за разом он остается здесь, делая вид, что ничего не замечает и ничего не знает о происходящем за стеной. А сам чутко вслушивается, ловит каждый звук, задыхаясь от стыда, позволяет своей руке скользнуть вниз и до боли сжимает зубы, сдерживая свои собственные вздохи. Чтобы потом опять ловить на себе понимающий, чуть грустный взгляд Каруры.
Нет, его сестра вовсе не шлюха. Просто она очень сильная.
Слишком сильная.
И она не хочет оставаться поруганной. И, если Казекаге пользуется своей силой власти, чтобы заполучить в свою постель приглянувшуюся ему девушку, то она воспользуется своей силой женщины, чтобы привязать его к себе, не позволить забыть надоевшую игрушку. Она будет страстной, она будет такой, какой он захочет её видеть. А он будет возвращаться в её постель снова и снова. И вскоре, даже трясущиеся от страха перед повелителем чиновники Совета не смогут закрывать глаза на похождения Казекаге. А стать супругой надругавшегося над тобой – не самая худшая альтернатива позору и косым взглядам соседей.
Но Яшамару видит, как тяжело это дается сестре. Вот только ничем не может помочь. Может только не мешать.
Поэтому, когда однажды Казекаге приходит в отсутствие Каруры, Яшамару не знает, что делать. Он со всем полагающимся почтением ухаживает за гостем, но совершенно теряется, когда тот уверенно накрывает ладонью его пальцы на чайной чашке. Как от огня, Яшамару отдергивает руку под насмешливым взглядом Казекаге. А тот, опускает ему на глаза протектор с эмблемой Суны и привлекает к себе...
Вот так. В темноте.
В темноте за запертой дверью. В темноте под повязкой на глазах. В темноте под закрытыми веками.
Беспомощность. От того, что отказать нельзя, чтобы не разрушить все, чего с таким трудом добилась Карура. От того, что руки связаны. От того, что так сладко и тяжело дышать.
У Казекаге такие ласковые руки. Они исследуют обнаженное тело бережно, словно это что-то дорогое и хрупкое. Это руки любовника его сестры?
Яшамару растерян.
Почему? Карура всегда говорила, что этот мужчина – просто животное. Что он грубый и властный. Что ночи с ним подобны пыткам.
Почему тогда Яшамару так хорошо? И он, выгибаясь навстречу этим прикосновениям, только дрожит от удовольствия.
У Казекаге сильное гладкое тело. Его горячая тяжесть так уютно давит на Яшамару. Жаль, что он не может этого видеть... Но протектор на глазах не мешает представить, как смотрятся сейчас их переплетенные нагие тела. И уже только от этого видения дыхание перехватывает, как тогда, когда он торопливо ласкал себя сам, прислушиваясь к звукам чужой страсти. А Казекаге ещё и целует его шею, покусывает его плечи, двигаясь на нем так плавно, так бережно, скользя своим возбуждением между разведенными бедрами. Яшамару из последних сил сдерживает рвущиеся из груди всхлипы. Что же будет, когда они начнут?..
Будет боль. Но совсем не такая, о которой с отвращением рассказывала Карура. Но и о ней некогда будет думать, ловя губами ускользающие губы любовника, приникая кожей к коже.
А Казекаге будет двигаться и внутри, и снаружи так медленно, словно хочет растянуть это безумство навечно. И, ставшие такими чувствительными, соски будут тереться о чужую грудь. И мокрое от страсти тело Яшамару будет плавиться в адском пламени грязных ласк.
А Казекаге будет тихо посмеиваться над его попытками выровнять дыхание и сцеловывать с губ тихие, словно стыдящиеся себя, стоны. А Яшамару будет просить ещё. Так тихо, чтобы только любовник смог его услышать. Потому что о таком следует знать только двоим. И влажные звуки поцелуев и хриплые вздохи предназначены только двоим.
И когда Яшамару, весь превратившись в слух, будет впитывать звуки этой одной на двоих ночи, он услышит, как в прихожей открывается дверь.
Карура.
Только сил остановиться уже не будет. И, обнимая ногами талию Казекаге, Яшамару будет забывать и о сестре, сидящей в соседней комнате, и о стыде, и о дыхании.
Сестра простит. Она слишком целеустремленная, чтобы отказаться от всего из-за такого. Сестра простит, но использует. И Казекаге снова будет приходить в этот дом. И Карура будет кричать под ним так же, как и раньше.
И скоро она войдет в дом Казекаге, как хозяйка.
Shantriss ещё никогда никто так не "хвалил". Это очень много значит.Спасибо огромное!
Следующий текст собрал 7 голосов, за которые Shantriss благодарна ничуть не меньше!
Дейдара/руки Дейдары #3.
заглянуть
Хлёсткие струи воды секут без разбору по гладкому холодному полу, белым стенам, обнаженному телу под душем. Шум воды эхом отражается от мокрой груди кафеля. Это хорошо, когда шум вокруг сильнее, чем в голове. Дейдара зябко переступает с ноги на ногу - плитки пола почему-то не нагреваются даже теплой водой, и разгоряченной голове противны замерзшие ступни. Нужно избавиться от этого жуткого контраста, тем более что холод колкими ниточками уже оплетает ноги все выше. Блондин никогда не любил горячую воду, но исправно тянется к крану, и вскоре маленькая комната заполняется паром. Он мешает вдохнуть, словно давит на грудь – тяжелый мокрый воздух. Им так противно дышать... Как тогда.
Дейдара переводит взгляд на свои руки, на которых резко выделяются грубые стежки нитей Какузу.
Молочная взвесь тумана мешает разглядеть выражение чужого лица, хотя тебе это и не нужно. Ты не умеешь читать эмоции кукол.
- Ты идиот, - скрипит напарник голосом Хируко.
- Получить одну царапину в таком бою – это нормально, ммм, - защищаешься ты.
- Ты – идиот, потому что позволил ранить себя МОИМ оружием.
А, тогда тебе понятно, откуда эта тяжесть в голове, боль в груди, и почему ты не можешь шевельнуть раненой рукой. Яд.
Сасори аккуратно обрабатывает длинную царапину на твоем предплечье. Твоя ладонь в его руках заметно нервничает – постоянно облизывает словно вмиг пересохшие губы, иногда даже вздрагивает. Напарник подозрительно долго возится с такой лёгкой царапиной.
- Данна, - напоминаешь ты о себе. – Все нормально? Мне, знаете ли, дороги мои руки, мм.
Сасори отвечает лишь, когда заканчивает вводить в вену слегка светящуюся жидкость.
- Потому что твои руки – это твоё искусство? Это бред.
Спорить сейчас совсем не хочется. Хочется спать и пить. Или пить и спать. Ты не знаешь, чего сильнее.
- Нет, Данна, - подавляя зевок, отвечаешь ты. – Это – мои инструменты. Самые совершенные инструменты в мире.
Ночь давит своей тишиной и одиночеством. Где-то за тонкой стенкой дрыхнет после очередной выволочки Тоби – кусок идиота в маске.
Дейдара уснуть не может. Слишком тихо. Слишком душно. Даже прозрачные пушинки паутины на потолке, пеленающие иссохшее тельце своего создателя не шелохнутся, сколько не увеличивай изображение. Одежда давно сброшена за ненадобностью, но даже под тонкой простыней тело изнемогает от жары. Разметавшиеся волосы липнут к обнаженной спине и плечам, и подрывник то и дело раздраженно отбрасывает их в сторону, путаясь пальцами в мокрых спутанных прядях.
У Сасори были потрясающие пальцы. Вот это назвать искусством ты мог бы. Ты никогда не мог уследить за всеми их движениями – слишком быстро, слишком красиво, слишком смертельно.
И какими до смешного неловкими эти пальцы были в постели. То надавят слишком сильно, то сожмут слишком крепко, то скатятся до неуместной щекотки. Ты тихонько посмеивался, но терпеливо учил. И, как единственный судья и оценщик ты мог сказать, что был неплохим учителем…
Воспоминания сыграли злую шутку. Хотя вся последняя неделя была словно чьей-то очень злой шуткой. И напряжение в паху никак ситуацию не улучшает.
Дейдара ругается сквозь зубы и раздраженно проводит ладонью по лицу, словно избавляясь от наваждения. Язык оставляет влажный след на щеке, спускается ниже. Губы собирают испарину на шее, на груди. Как было бы приятно, если бы этих мокрых дорожек касалось чужое дыхание, охлаждая и расслабляя горящую кожу. А так прикосновения горячих губ и скольжение языка облегчения не приносит. Зато приносит кое-что другое...
Откинув в сторону мешающую простыню, блондин бесстыдно ласкает себя.
Он закрывает глаза, и пытается представить, что, как раньше, его ладони ему не принадлежат. Что они подвластны только воле кукловода, решающего, доставить ли удовольствие или боль. Дейдара помнит, что нити чакры на запястьях почти неощутимы, поэтому так легко поверить в них сейчас. Поверить, что это вновь Сасори незаметным движением красивых пальцев заставляет его касаться себя то грубо и страстно, то – почти целомудренно. И, вместо того, чтобы закончить все несколькими резкими движениями, словно срывая с раны прилипший бинт, Дейдара изощренно дразнит свое тело.
Его кожа блестит от пота. Смятый футон наверняка уже пропитан им едва ли не насквозь. И так сложно не подаваться навстречу своим же ласкам, не позволить бедрам бесстыже вскидываться за ускользающими губами. И, наконец, кусая пальцы, чтобы не застонать, он замирает истерзанный и опустошенный. Совершенно выжатым кажется тело и лёгкой - наконец–то – голова.
И Дейдара почти готов открыть глаза и увидеть сидящего рядом кукловода, жадно и немного печально впитывающего отзвуки чужого удовольствия. Но Сасори мертв. Поэтому блондин засыпает, так и не открыв глаз.
Лишь на ощупь набрасывает на себя превратившуюся в неопрятный лоскут ткани простынь.
А твои руки – действительно самые совершенные инструменты в мире.
И, наконец, самая первая работа, которую оценили в 5 голосов. Спасибо за это.
Кимимаро/Таюя, упоминание Таюя/Кабуто.
вот сюда
В этой палате никогда не бывает тихо.
Мерно пищат мониторы, отсчитывая вдохи и выдохи.
Тихо шуршит грифель, прорисовывая линию жизни чужого сердца.
Звонко падают тяжелые капли неизвестных лекарств.
Привычные звуки. Они всегда здесь живут.
Но сегодня в эту симфонию угасающей жизни вторгается что-то постороннее.
Даже не мелодия. Всего несколько нот.
Не для гензюцу. Для себя. Она всегда любила музыку.
- Таюя.
- А ты кого ждал? Орочимару-сама с нарезанными яблоками? Ну, извини, раз разочаровала,- грубовато, не сходя с места, отвечает она и вновь подносит флейту к губам. А глаза внимательно следят за прикованным к постели юношей. Хищный взгляд. Именно такой должен быть у настоящей женщины.
По палате вновь плывет легкая мелодия. Это не для него. Для себя.
- Чего ты ждешь? Ты же знаешь, что Кабуто-сенсей здесь не появится, - вплетается в музыку шелестящий шепот.
Играть дальше становится неинтересно. Таюя медленно подходит к больничной койке.
- Конечно, знаю, - она легонько щелкает пальцем по наполняющейся капельнице.– Он заходил, - медленно ведет по переплетающимся трубкам. - Попрощаться.
Монитор начинает пищать чуть быстрее.
- Ай-ай-ай, - веселится куноичи. - Расстроился, что он последней навестил меня, а не тебя? – Она наклоняется к лицу Кимимаро. - Но ты бы все равно не смог проводить его… как следует, - выдыхает она в самое ухо.
Кимимаро не знает, что делать. Ему хочется выгнать эту женщину. Избавиться от её навязчивого насмешливого голоса. Но она – единственная, кто приходит сюда, кроме Кабуто. А ему не хочется оставаться одному.
К счастью, Случай избавляет его от необходимости отвечать.
Почти бесшумно устремляется вниз фосфорицирующая жидкость.
Таюя с интересом наблюдает, как кашляет Кимимаро, не успевая проглотить все. По его щеке стекает тонкая мерцающая струйка. Девушка бережно подхватывает пальцем бегущую каплю.
Хмм… Любопытно. Гадость, наверное, та ещё.
Ей и хочется засунуть палец в рот - проверить. И страшно: Кабуто нет, а без него кто разберет, от чего умирает куноичи?.. Брр...
Она задумчиво размазывает каплю по груди оплетенного проводами юноши.
- Он тоже тебя использует, - наконец, подает голос Кагуя.
Да знает она, конечно же. Все они знают. И смирились. Их, преданных марионеток Орочимару-сама, не использовать в своих целях – просто грех... Но слышать такое предупреждение из уст несостоявшегося «вместилища» крайне... забавно.
- Ну... – Фыркает Таюя, а пальцы ее продолжают выводить ноту за нотой на чужой коже. - По крайней мере, когда он говорит, что у меня прекрасное тело, я уверенна, что он имеет в виду сиськи и задницу, а не способности, которые он мог бы заполучить в будущем.
Можно сказать ещё много обидного. Обидного, но справедливого. Но сейчас ей не хочется.
Она освобождает волосы...
А потом, уже обнаженная, забирается на больничную койку.
Таюя не может назвать это кроватью. Ей приходилось видеть, как в других странах в почти таких же конструкциях хоронят покойников...
Хотя... Если вот так глядеть сверху, оседлав его бедра, то Кимимаро похож на мертвеца. И это пугает и завораживает.
Таюя помнит это тело в расцвете его силы. Помнит, какая сокрушительная мощь таилась в этой обманчиво-хрупкой фигуре. И сейчас, вглядываясь в этого разрушенного юношу под собой, она испытывает какое-то извращенное удовольствие. Словно не может наглядеться на догорающий костер.
Хотя, разве это костер? Так – одни угли…
Но все-таки он мог ещё полыхнуть. Всего один раз. Опаляя. Сметая все, что встретится на пути.
Она ещё чувствует это под его кожей, в его сбивающемся дыхании.
Бесстыдно прижавшись, Таюя проводит языком по его шее.
Кимимаро молчит. Но обнаженному мужчине сложно скрыть свое возбуждение.
Всего одно движение, и...
- Бля! – Вскрикивает куноичи: поддерживать светскую беседу, сидя на члене – не её стиль. И сразу же начинает двигаться. Так, как хочется ей. Все-таки Кабуто в постели слишком... аккуратен.
Таюя задает дикий, безумный темп. Царапает костяной панцирь на груди Кимимаро. Правильно. Доктору не понравится, если он обнаружит, что тело пациента исполосовано острыми коготками. Ей хочется сорвать с его лица ткань, испещренную таинственными надписями, освободить от всех этих приборов, чтобы влепить жестокий поцелуй ему такому – почти свободному, почти прежнему. Но нельзя…
По её спине, едва царапая, скользят острые кости пальцев. Куноичи откидывается назад, усиливая нажим, чтобы кровь побежала тонкими теплыми струйками по коже. Она удовлетворенно рычит.
- Увидеть бы тебя, - тихо выдыхает Кимимаро. Он ещё пытается сдерживаться, вот только стиснуть зубы не позволяет трубка во рту.
- Зачем? – Почти смеется Таюя. Ей хорошо. - Представляй Орочимару.
- Дура, - прогибается под ней юноша.
- А ты инвалид, - не остается в долгу она. - Никчемный.- С каждым словом... - Бесполезный. – С каждым движением, все ближе... – Инвалид!
Постепенно, дыхание обоих выравнивается.
Вот так. Ни злобы. Ни сожалений. Ни обиды.
Просто двое обреченных сказали друг другу то, что они и сами давно знали.
И только уже уходя, она услышит голос.
Даже не вопрос. Просто несколько слов.
- Тогда зачем ты всегда возвращаешься?
Это не для неё. Для себя. И, конечно, он не ждет ответа.
Вообще, для Shantriss этот фест прошел под знаком "редких пэйрингов"...
хмм.
Не осилить Shantriss систему Станиславского - не умеет она держать зрителя в напряжении...
Работу Shantriss признали одной из лучших!!!

Спасибо тем четырнадцати, которые голосовали за нее!

А конкретней, вот эту:
Четвертый Казекаге/Яшамару, до женитьбы Казекаге на Каруре.
ура-а-а-а!!!
Из комнаты сестры доносится очередной непристойно-громкий стон. Карура знает, как заставить мужчину возвращаться к ней снова и снова. Она умеет заставить его чувствовать себя Богом. Верить, что он единственный может дарить такое неземное наслаждение. Она знает, когда нужно томно прикрыть глаза, а когда кричать в голос, содрогаясь всем телом. Ни один мужчина не устоит перед этим. Даже, если этот мужчина – Четвертый Казекаге.
Даже Яшамару, будучи её братом, хоть и отворачивается стыдливо от двери, за которой сладостно отдается его сестра, но ни разу не смог заставить себя покинуть эту комнату. Раз за разом он остается здесь, делая вид, что ничего не замечает и ничего не знает о происходящем за стеной. А сам чутко вслушивается, ловит каждый звук, задыхаясь от стыда, позволяет своей руке скользнуть вниз и до боли сжимает зубы, сдерживая свои собственные вздохи. Чтобы потом опять ловить на себе понимающий, чуть грустный взгляд Каруры.
Нет, его сестра вовсе не шлюха. Просто она очень сильная.
Слишком сильная.
И она не хочет оставаться поруганной. И, если Казекаге пользуется своей силой власти, чтобы заполучить в свою постель приглянувшуюся ему девушку, то она воспользуется своей силой женщины, чтобы привязать его к себе, не позволить забыть надоевшую игрушку. Она будет страстной, она будет такой, какой он захочет её видеть. А он будет возвращаться в её постель снова и снова. И вскоре, даже трясущиеся от страха перед повелителем чиновники Совета не смогут закрывать глаза на похождения Казекаге. А стать супругой надругавшегося над тобой – не самая худшая альтернатива позору и косым взглядам соседей.
Но Яшамару видит, как тяжело это дается сестре. Вот только ничем не может помочь. Может только не мешать.
Поэтому, когда однажды Казекаге приходит в отсутствие Каруры, Яшамару не знает, что делать. Он со всем полагающимся почтением ухаживает за гостем, но совершенно теряется, когда тот уверенно накрывает ладонью его пальцы на чайной чашке. Как от огня, Яшамару отдергивает руку под насмешливым взглядом Казекаге. А тот, опускает ему на глаза протектор с эмблемой Суны и привлекает к себе...
Вот так. В темноте.
В темноте за запертой дверью. В темноте под повязкой на глазах. В темноте под закрытыми веками.
Беспомощность. От того, что отказать нельзя, чтобы не разрушить все, чего с таким трудом добилась Карура. От того, что руки связаны. От того, что так сладко и тяжело дышать.
У Казекаге такие ласковые руки. Они исследуют обнаженное тело бережно, словно это что-то дорогое и хрупкое. Это руки любовника его сестры?
Яшамару растерян.
Почему? Карура всегда говорила, что этот мужчина – просто животное. Что он грубый и властный. Что ночи с ним подобны пыткам.
Почему тогда Яшамару так хорошо? И он, выгибаясь навстречу этим прикосновениям, только дрожит от удовольствия.
У Казекаге сильное гладкое тело. Его горячая тяжесть так уютно давит на Яшамару. Жаль, что он не может этого видеть... Но протектор на глазах не мешает представить, как смотрятся сейчас их переплетенные нагие тела. И уже только от этого видения дыхание перехватывает, как тогда, когда он торопливо ласкал себя сам, прислушиваясь к звукам чужой страсти. А Казекаге ещё и целует его шею, покусывает его плечи, двигаясь на нем так плавно, так бережно, скользя своим возбуждением между разведенными бедрами. Яшамару из последних сил сдерживает рвущиеся из груди всхлипы. Что же будет, когда они начнут?..
Будет боль. Но совсем не такая, о которой с отвращением рассказывала Карура. Но и о ней некогда будет думать, ловя губами ускользающие губы любовника, приникая кожей к коже.
А Казекаге будет двигаться и внутри, и снаружи так медленно, словно хочет растянуть это безумство навечно. И, ставшие такими чувствительными, соски будут тереться о чужую грудь. И мокрое от страсти тело Яшамару будет плавиться в адском пламени грязных ласк.
А Казекаге будет тихо посмеиваться над его попытками выровнять дыхание и сцеловывать с губ тихие, словно стыдящиеся себя, стоны. А Яшамару будет просить ещё. Так тихо, чтобы только любовник смог его услышать. Потому что о таком следует знать только двоим. И влажные звуки поцелуев и хриплые вздохи предназначены только двоим.
И когда Яшамару, весь превратившись в слух, будет впитывать звуки этой одной на двоих ночи, он услышит, как в прихожей открывается дверь.
Карура.
Только сил остановиться уже не будет. И, обнимая ногами талию Казекаге, Яшамару будет забывать и о сестре, сидящей в соседней комнате, и о стыде, и о дыхании.
Сестра простит. Она слишком целеустремленная, чтобы отказаться от всего из-за такого. Сестра простит, но использует. И Казекаге снова будет приходить в этот дом. И Карура будет кричать под ним так же, как и раньше.
И скоро она войдет в дом Казекаге, как хозяйка.
Shantriss ещё никогда никто так не "хвалил". Это очень много значит.Спасибо огромное!
Следующий текст собрал 7 голосов, за которые Shantriss благодарна ничуть не меньше!

Дейдара/руки Дейдары #3.
заглянуть
Хлёсткие струи воды секут без разбору по гладкому холодному полу, белым стенам, обнаженному телу под душем. Шум воды эхом отражается от мокрой груди кафеля. Это хорошо, когда шум вокруг сильнее, чем в голове. Дейдара зябко переступает с ноги на ногу - плитки пола почему-то не нагреваются даже теплой водой, и разгоряченной голове противны замерзшие ступни. Нужно избавиться от этого жуткого контраста, тем более что холод колкими ниточками уже оплетает ноги все выше. Блондин никогда не любил горячую воду, но исправно тянется к крану, и вскоре маленькая комната заполняется паром. Он мешает вдохнуть, словно давит на грудь – тяжелый мокрый воздух. Им так противно дышать... Как тогда.
Дейдара переводит взгляд на свои руки, на которых резко выделяются грубые стежки нитей Какузу.
Молочная взвесь тумана мешает разглядеть выражение чужого лица, хотя тебе это и не нужно. Ты не умеешь читать эмоции кукол.
- Ты идиот, - скрипит напарник голосом Хируко.
- Получить одну царапину в таком бою – это нормально, ммм, - защищаешься ты.
- Ты – идиот, потому что позволил ранить себя МОИМ оружием.
А, тогда тебе понятно, откуда эта тяжесть в голове, боль в груди, и почему ты не можешь шевельнуть раненой рукой. Яд.
Сасори аккуратно обрабатывает длинную царапину на твоем предплечье. Твоя ладонь в его руках заметно нервничает – постоянно облизывает словно вмиг пересохшие губы, иногда даже вздрагивает. Напарник подозрительно долго возится с такой лёгкой царапиной.
- Данна, - напоминаешь ты о себе. – Все нормально? Мне, знаете ли, дороги мои руки, мм.
Сасори отвечает лишь, когда заканчивает вводить в вену слегка светящуюся жидкость.
- Потому что твои руки – это твоё искусство? Это бред.
Спорить сейчас совсем не хочется. Хочется спать и пить. Или пить и спать. Ты не знаешь, чего сильнее.
- Нет, Данна, - подавляя зевок, отвечаешь ты. – Это – мои инструменты. Самые совершенные инструменты в мире.
Ночь давит своей тишиной и одиночеством. Где-то за тонкой стенкой дрыхнет после очередной выволочки Тоби – кусок идиота в маске.
Дейдара уснуть не может. Слишком тихо. Слишком душно. Даже прозрачные пушинки паутины на потолке, пеленающие иссохшее тельце своего создателя не шелохнутся, сколько не увеличивай изображение. Одежда давно сброшена за ненадобностью, но даже под тонкой простыней тело изнемогает от жары. Разметавшиеся волосы липнут к обнаженной спине и плечам, и подрывник то и дело раздраженно отбрасывает их в сторону, путаясь пальцами в мокрых спутанных прядях.
У Сасори были потрясающие пальцы. Вот это назвать искусством ты мог бы. Ты никогда не мог уследить за всеми их движениями – слишком быстро, слишком красиво, слишком смертельно.
И какими до смешного неловкими эти пальцы были в постели. То надавят слишком сильно, то сожмут слишком крепко, то скатятся до неуместной щекотки. Ты тихонько посмеивался, но терпеливо учил. И, как единственный судья и оценщик ты мог сказать, что был неплохим учителем…
Воспоминания сыграли злую шутку. Хотя вся последняя неделя была словно чьей-то очень злой шуткой. И напряжение в паху никак ситуацию не улучшает.
Дейдара ругается сквозь зубы и раздраженно проводит ладонью по лицу, словно избавляясь от наваждения. Язык оставляет влажный след на щеке, спускается ниже. Губы собирают испарину на шее, на груди. Как было бы приятно, если бы этих мокрых дорожек касалось чужое дыхание, охлаждая и расслабляя горящую кожу. А так прикосновения горячих губ и скольжение языка облегчения не приносит. Зато приносит кое-что другое...
Откинув в сторону мешающую простыню, блондин бесстыдно ласкает себя.
Он закрывает глаза, и пытается представить, что, как раньше, его ладони ему не принадлежат. Что они подвластны только воле кукловода, решающего, доставить ли удовольствие или боль. Дейдара помнит, что нити чакры на запястьях почти неощутимы, поэтому так легко поверить в них сейчас. Поверить, что это вновь Сасори незаметным движением красивых пальцев заставляет его касаться себя то грубо и страстно, то – почти целомудренно. И, вместо того, чтобы закончить все несколькими резкими движениями, словно срывая с раны прилипший бинт, Дейдара изощренно дразнит свое тело.
Его кожа блестит от пота. Смятый футон наверняка уже пропитан им едва ли не насквозь. И так сложно не подаваться навстречу своим же ласкам, не позволить бедрам бесстыже вскидываться за ускользающими губами. И, наконец, кусая пальцы, чтобы не застонать, он замирает истерзанный и опустошенный. Совершенно выжатым кажется тело и лёгкой - наконец–то – голова.
И Дейдара почти готов открыть глаза и увидеть сидящего рядом кукловода, жадно и немного печально впитывающего отзвуки чужого удовольствия. Но Сасори мертв. Поэтому блондин засыпает, так и не открыв глаз.
Лишь на ощупь набрасывает на себя превратившуюся в неопрятный лоскут ткани простынь.
А твои руки – действительно самые совершенные инструменты в мире.
И, наконец, самая первая работа, которую оценили в 5 голосов. Спасибо за это.

Кимимаро/Таюя, упоминание Таюя/Кабуто.
вот сюда
В этой палате никогда не бывает тихо.
Мерно пищат мониторы, отсчитывая вдохи и выдохи.
Тихо шуршит грифель, прорисовывая линию жизни чужого сердца.
Звонко падают тяжелые капли неизвестных лекарств.
Привычные звуки. Они всегда здесь живут.
Но сегодня в эту симфонию угасающей жизни вторгается что-то постороннее.
Даже не мелодия. Всего несколько нот.
Не для гензюцу. Для себя. Она всегда любила музыку.
- Таюя.
- А ты кого ждал? Орочимару-сама с нарезанными яблоками? Ну, извини, раз разочаровала,- грубовато, не сходя с места, отвечает она и вновь подносит флейту к губам. А глаза внимательно следят за прикованным к постели юношей. Хищный взгляд. Именно такой должен быть у настоящей женщины.
По палате вновь плывет легкая мелодия. Это не для него. Для себя.
- Чего ты ждешь? Ты же знаешь, что Кабуто-сенсей здесь не появится, - вплетается в музыку шелестящий шепот.
Играть дальше становится неинтересно. Таюя медленно подходит к больничной койке.
- Конечно, знаю, - она легонько щелкает пальцем по наполняющейся капельнице.– Он заходил, - медленно ведет по переплетающимся трубкам. - Попрощаться.
Монитор начинает пищать чуть быстрее.
- Ай-ай-ай, - веселится куноичи. - Расстроился, что он последней навестил меня, а не тебя? – Она наклоняется к лицу Кимимаро. - Но ты бы все равно не смог проводить его… как следует, - выдыхает она в самое ухо.
Кимимаро не знает, что делать. Ему хочется выгнать эту женщину. Избавиться от её навязчивого насмешливого голоса. Но она – единственная, кто приходит сюда, кроме Кабуто. А ему не хочется оставаться одному.
К счастью, Случай избавляет его от необходимости отвечать.
Почти бесшумно устремляется вниз фосфорицирующая жидкость.
Таюя с интересом наблюдает, как кашляет Кимимаро, не успевая проглотить все. По его щеке стекает тонкая мерцающая струйка. Девушка бережно подхватывает пальцем бегущую каплю.
Хмм… Любопытно. Гадость, наверное, та ещё.
Ей и хочется засунуть палец в рот - проверить. И страшно: Кабуто нет, а без него кто разберет, от чего умирает куноичи?.. Брр...
Она задумчиво размазывает каплю по груди оплетенного проводами юноши.
- Он тоже тебя использует, - наконец, подает голос Кагуя.
Да знает она, конечно же. Все они знают. И смирились. Их, преданных марионеток Орочимару-сама, не использовать в своих целях – просто грех... Но слышать такое предупреждение из уст несостоявшегося «вместилища» крайне... забавно.
- Ну... – Фыркает Таюя, а пальцы ее продолжают выводить ноту за нотой на чужой коже. - По крайней мере, когда он говорит, что у меня прекрасное тело, я уверенна, что он имеет в виду сиськи и задницу, а не способности, которые он мог бы заполучить в будущем.
Можно сказать ещё много обидного. Обидного, но справедливого. Но сейчас ей не хочется.
Она освобождает волосы...
А потом, уже обнаженная, забирается на больничную койку.
Таюя не может назвать это кроватью. Ей приходилось видеть, как в других странах в почти таких же конструкциях хоронят покойников...
Хотя... Если вот так глядеть сверху, оседлав его бедра, то Кимимаро похож на мертвеца. И это пугает и завораживает.
Таюя помнит это тело в расцвете его силы. Помнит, какая сокрушительная мощь таилась в этой обманчиво-хрупкой фигуре. И сейчас, вглядываясь в этого разрушенного юношу под собой, она испытывает какое-то извращенное удовольствие. Словно не может наглядеться на догорающий костер.
Хотя, разве это костер? Так – одни угли…
Но все-таки он мог ещё полыхнуть. Всего один раз. Опаляя. Сметая все, что встретится на пути.
Она ещё чувствует это под его кожей, в его сбивающемся дыхании.
Бесстыдно прижавшись, Таюя проводит языком по его шее.
Кимимаро молчит. Но обнаженному мужчине сложно скрыть свое возбуждение.
Всего одно движение, и...
- Бля! – Вскрикивает куноичи: поддерживать светскую беседу, сидя на члене – не её стиль. И сразу же начинает двигаться. Так, как хочется ей. Все-таки Кабуто в постели слишком... аккуратен.
Таюя задает дикий, безумный темп. Царапает костяной панцирь на груди Кимимаро. Правильно. Доктору не понравится, если он обнаружит, что тело пациента исполосовано острыми коготками. Ей хочется сорвать с его лица ткань, испещренную таинственными надписями, освободить от всех этих приборов, чтобы влепить жестокий поцелуй ему такому – почти свободному, почти прежнему. Но нельзя…
По её спине, едва царапая, скользят острые кости пальцев. Куноичи откидывается назад, усиливая нажим, чтобы кровь побежала тонкими теплыми струйками по коже. Она удовлетворенно рычит.
- Увидеть бы тебя, - тихо выдыхает Кимимаро. Он ещё пытается сдерживаться, вот только стиснуть зубы не позволяет трубка во рту.
- Зачем? – Почти смеется Таюя. Ей хорошо. - Представляй Орочимару.
- Дура, - прогибается под ней юноша.
- А ты инвалид, - не остается в долгу она. - Никчемный.- С каждым словом... - Бесполезный. – С каждым движением, все ближе... – Инвалид!
Постепенно, дыхание обоих выравнивается.
Вот так. Ни злобы. Ни сожалений. Ни обиды.
Просто двое обреченных сказали друг другу то, что они и сами давно знали.
И только уже уходя, она услышит голос.
Даже не вопрос. Просто несколько слов.
- Тогда зачем ты всегда возвращаешься?
Это не для неё. Для себя. И, конечно, он не ждет ответа.
Вообще, для Shantriss этот фест прошел под знаком "редких пэйрингов"...
