Название: Куколка
Автор: Shantriss
Бета: Tu*sha
Размер: макси, 16619 слов
Пейринг/Персонажи: Франкенштейн/М-21
Категория: слеш
Жанр: кинк, психология
Рейтинг: NC-21
Краткое содержание: Франкенштейн находит в комнате М-21 то, чего там быть не должно.
Иллюстрация: Куколка
Примечание: автор вдохновился артом
Предупреждения: кроссдрессинг, ООС
читать дальше
В комнату М-21 Франкенштейна привлёк настойчивый негромкий стук. Видимо, выходя, модифицированный неплотно закрыл окно и теперь оно постукивало при порывах ветра. Вернётся троица охранников не раньше, чем через пару часов, дождавшись, пока Тао переместит и перенастроит камеры наблюдения, проверяя охват всего периметра школы — такое рвение в выходной день Франкенштейн, как директор учебного заведения, считал в высшей степени похвальным. Обычно он не любил заходить к своим подопечным в их отсутствие, но и менять треснувшее стекло из-за такой мелочи ему бы не хотелось. Открыв незапертую дверь и пройдя прямо к постукивающему окну, он плотно закрыл его, повернул ручку до упора, фиксируя положение, и направился обратно к двери. Все это время его не покидало зудящее ощущение какого-то нервирующего несоответствия — что-то в комнате казалось ему странным. Что-то неправильное? Что-то не на своём месте? Что-то лишнее? Что-то, что непривычно воспринималось в комнате М-21? Франкенштейн осмотрелся более внимательно — взгляд его наткнулся на маленький тёмный предмет возле ножки кровати. Вот оно! Франкенштейн нахмурился — вроде такая мелочь, но беспорядок всегда раздражал — и нагнулся за маленькой вещицой.
Прошло уже довольно много времени, а он всё ещё неверяще крутил находку в руках, изучая так и этак и не понимая... Не понимая. В очередной раз сняв защитный колпачок, Франкенштейн вновь убедился в своей правоте — помада. Обычная женская помада. Цвета чуть тронутых увяданием розовых лепестков, душистая, с крошечными бороздками на красящей поверхности, словно у владелицы сухие губы, почти новая, если судить по количеству оставшегося стержня и идеальному состоянию футляра, срез острый и односторонний — строптивая дамочка... И эта помада была обронена возле постели М-21. Возможно, даже прямо на неё, а потом футлярчик незамеченным скатился на пол, когда кто-то торопливо поправлял простыни и одеяло... Внутри Франкенштейна поднялось тяжёлое раздражение. Такого от осторожного и замкнутого оборотня он не ожидал. И как давно это длится, интересно? Можно было бы, конечно, поднять записи с установленных в доме камер Тао и увидеть всё самому, но не факт, что М-21 не попросил товарища удалить некоторые из них или, возможно, сам стёр, как некогда затирал отчёты в лаборатории Союза.
Нет, Франкенштейн никогда и не надеялся, что к нему будут приходить за благословением на блуд. К тому же он сам очень долго убеждал модифицированного чувствовать себя здесь как дома. И вот... кажется, убедил. Любопытно, и как же выглядит избранница? Франкенштейн чувствовал, что она ему априори не нравится. Женщина, которая украдкой приходит в мужскую спальню для торопливого буйства страсти, а потом поспешно собирается, перетряхивая свою сумочку на разворошенных простынях, словно за ней гонится стая собак — такая женщина, с его точки зрения, не заслуживала особого уважения. Может, стоит намекнуть на это М-21? Франкенштейн раздражённо задушил в зародыше этот неожиданный и какой-то родительский порыв — Двадцать первый был уже взрослым мальчиком. Очень даже, как оказалось. Наверное, стоило бы оставить футляр там, где он его обнаружил, и постараться забыть обо всём, но Франкенштейн забрал его с собой, намереваясь вручить лично модифицированному и посмотреть на его реакцию. Ну и ещё дать понять, что скрываться всё-таки необязательно. «Так и поступлю», — решил Франкенштейн и опустил в карман маленький цилиндр.
Троица прибыла чуть позже намеченного. Довольный собой Тао распинался о тонкости проделанной работы и уверял, что теперь можно будет точно узнать даже о том, сколько мошек залетело на школьный двор; М-21 и Такео, которым наверняка досталась вся физически-трудоёмкая часть работы, в гораздо меньшей степени пылали энтузиазмом, а ощутив мрачное расположение духа домовладельца, все трое и вовсе поспешно ретировались. Спустя пару минут Франкенштейн постучал в комнату М-21.
— Да? — вопросительно поднял бровь оборотень, закрывая за вошедшим дверь. — Что-то случилось?
М-21 напрягся — не каждый день к нему заглядывал хозяин дома, да ещё и в скверном настроении. Наверняка какие-то тревожные вести. Но почему именно к нему? Неужели что-то связанное с Союзом и Кромбелем?
— У тебя окно осталось открытым, — отстранённо начал Франкенштейн, медленно опуская руку в карман. Такое странное начало беседы ещё сильнее обеспокоило. — А вот это, — Франкенштейн протянул ему небольшой предмет, — наверняка кое-кто хотел бы получить обратно.
М-21 похолодел. Он совершенно точно узнал то, что протягивал ему Франкенштейн на открытой ладони. Вот же чёрт! Да такого в страшном сне не могло привидеться. И как это попалось ему на глаза?.. И почему именно Франкенштейну, а не Тао, который бы лишь от души поржал, или Такео, который просто проигнорировал бы?
— Спасибо, — стараясь не выдать паники и смущения, М-21 осторожно взял протянутый черный кейс.
— Не за что, — сухо ответил Франкенштейн. — И в следующий раз имей в виду: твоя... гостья может не собираться в такой спешке, чтобы не забывать вещи на постели.
М-21 нахмурился, вопросительно глядя на учёного:
— Моя?..
— Почти все проживающие здесь, — не обращая внимания на проскользнувший вопрос, продолжил Франкенштейн заготовленную для неразумного домочадца речь. — Адекватные взрослые люди. И все с пониманием отнесутся к тому факту, что в твоей комнате может находиться женщина...
— Я не... это не... — озадаченно попытался протестовать М-21. Но Франкенштейна уже было не остановить:
— Более того, я признаю тот факт, что в жизни мужчины весьма значительную роль играет женское общество и непосредственно секс...
— Секс? — оторопело повторил М-21, приподнимая бровь. — Чёрт возьми, Франкенштейн... Да это моё!
— Да, именно сек... Что? — Франкенштейн устало помассировал переносицу. На такие глупые отговорки он не рассчитывал. — М-21, — терпеливо уточнил он, — это — помада. Женская помада...
— Да я, вообще-то, в курсе, что это, — насколько можно язвительно прокомментировал Двадцать первый. — И как этим пользоваться — тоже.
— Ты, — Франкенштейн выделил это слово голосом, — пользуешься женской помадой?
— Да... И мне чертовски идёт, — защитным и одновременно вызывающим жестом сложил руки на груди М-21, которого уже начинала злить необходимость третий раз повторять то, что и один раз озвучить было непросто. Да, злость была отличной альтернативой стыду.
От такого странного признания всё раздражение Франкенштейна словно рукой сняло. Он присел на край постели и оперся подбородком о сцепленные ладони. К подобному разговору он не был подготовлен...
— Спасибо, что так откровенен, — пробормотал он.
— Не хочу, чтобы ты и дальше думал, будто я таскаю в твой дом проституток, — с лёгким отвращением в голосе произнёс М-21, опираясь о стоящий возле кровати стол.
— Во-первых, я бы и не подумал о проститутках, — поморщившись, возразил Франкенштейн. — Я бы скорей заподозрил, что у тебя появилась подружка.
М-21 беззвучно фыркнул.
— А во-вторых, это и твой дом тоже. И ты волен приводить, кого захочешь. Если, конечно, это не доставляет неудобств остальным жильцам.
— Да понял я, — попытался усмехнуться М-21. Надо отметить, у него почти получилось.
Франкенштейн молча сидел на постели, глядя на сцепленные перед собой пальцы. Он чувствовал себя растерянным и — ладно, придётся признать — очень бестолковым родителем, который не знает, как реагировать на известие о том, что его мальчик неравнодушен к косметике. С другой стороны, Франкенштейн очень оценил, что М-21 рискнул поделиться с ним своим маленьким секретом, вместо того, чтобы соврать, подтвердив неверную догадку. Надо же: нашему прямому и упёртому оборотню показалось, что быть заподозренным в тайной связи с женщиной гораздо неприятнее, чем признаться в том, в чём он признался. Он... что? Он сказал, что помада принадлежит ему и он ей пользуется. Для чего? Для собственного удовольствия? На спор? В комнате висела недосказанность, и она раздражала обоих. Наконец, М-21 молча пересёк помещение, сдвинул в сторону дверцу шкафа и, покопавшись на одной из полок, вернулся с небольшим тюбиком в руках и протянул его Франкенштейну. Внутри прозрачной упаковки находилась мягкая масса бледно-бежевого цвета.
— Мой шрам, — терпеливо пояснил М-21. — Я думал, что смогу что-то вспомнить из прошлого, если представлю, как выглядел до того, как получил это уродство. Но как-то не сработало, — он криво усмехнулся, в этот раз вполне искренне, глупости собственной затеи. — А теперь, иногда. Довольно редко. Я пользуюсь этим, когда мне хочется ненадолго его скрыть.
— Знаешь... — Франкенштейн задумчиво вертел в руках полупустой тюбик, осознавая всё услышанное. — Я ведь могу просто убрать его. Если хочешь. И это не уродство, — с запозданием сердито поправил он. М-21 лишь отмахнулся от этого замечания.
— Нет, — уверенно ответил он. — Мне не нужно от него избавляться. Я такой столько, сколько себя помню, не хотелось бы терять ещё и это. Просто... иногда хочется о нём забыть. А для «иногда» этот способ вполне подходит — у того, кого я вижу при этом в зеркале, точно нет никаких связей с оборотнями, лабораторией и Союзом, — ироничная ухмылка М-21, обращенного в свои мысли, пробудила во Франкенштейне новую волну навязчивого любопытства. Теперь в голове роились другие вопросы и, раз уж беседа так затянулась и уже приняла столь неожиданный оборот, он не видел никаких причин не выяснить всё до конца.
М-21 резко замолчал, поняв – допизделся. Как последний дурак, допизделся по полной... Он медленно перевёл взгляд на Франкенштейна и почти дословно прочитал в его фанатично поблескивающих глазах свой приговор.
— А могу я, — мягко спросил тот, — увидеть... это?
М-21 мог отказаться. Он чувствовал, что может и что Франкенштейн тогда оставит его в покое — на этот раз. Но проблемы, отложенные на потом, имеют неприятное свойство всплывать снова в самый неподходящий момент, попутно увеличиваясь в размерах.
— Оно того не стоит, — предпринял он довольно слабую, даже на его взгляд, попытку.
— А вот это уже позволь решать мне самому, — нахмурился Франкенштейн. — И после того, как увижу.
На мгновение он забеспокоился, а не слишком ли много строгости пробралось в ответ. Но что уж делать, так он был устроен — исследователь до мозга костей, и он терпеть не мог, когда кто-то пытался делать за него выводы. Однако эта незапланированная интонация, неожиданно, дала нужный эффект.
М-21, сцепив зубы, ответил:
— Возвращайся через полчаса.
— Хорошо, — согласился Франкенштейн, поднимаясь. — И вот это, — он поставил вертикально на край стола кейс с помадой, — я хотел бы сделать сам, если позволишь.
Через условленное время он вновь постучал в комнату М-21.
— Франкенштейн? — послышалось из-за двери.
— А ты ждешь кого-то ещё?
Створка открылась, пропуская его в комнату, и сразу же М-21 поспешно её захлопнул и щёлкнул замком, привалившись к гладкой поверхности — не понятно для чего: то ли в стремлении полностью оградиться от возможного вторжения, то ли просто нуждаясь в опоре. Небрежно-изящным, совершенно незнакомым жестом он отбросил с глаз упавшую прядь пепельных волос и прямо взглянул на Франкенштейна.
Тот смотрел и не узнавал в стоящей перед ним девушке ехидного оборотня. Ровно до тех пор, пока тот, криво ухмыльнувшись, не бросил:
— Ты как будто призрака увидел.
— Скорее, фею, — усмехнулся в ответ Франкенштейн, подходя ближе и оглядывая М-21 с ног до головы.
Признаться, у него упоминание о мужчинах, использующих косметику, первым делом вызывало мысли о перьях и блёстках или, что больше вязалось со звериной сущностью М-21, цветных мехах. Следом в ассоциативном ряду шли средневековые аристократы в напомаженных париках и с напудренными в несколько слоев лицами. На М-21, к счастью, не было ни пушистого боа, ни парика. Одежда на нём была не откровенно женская, а, скорее, унисекс... Неброская, пожалуй, даже намеренно-неприметная: простые джинсы, серая футболка с цветным принтом на... груди? Франкенштейн с любопытством разглядывал легкую выпуклость под рисунком. Присмотревшись, он заметил тянущиеся через плечи за спину тонкие полоски, проступающие сквозь ткань футболки. Не особенно препятствуя порыву собственного любопытства, он протянул вперед руку и провел пальцем, прощупывая бретель. М-21 носил женское бельё под женской одеждой? Взявшись за край футболки, он потянул её вверх, открывая взгляду удививший его предмет. И в самом деле лифчик... такой же неброский, как и вся остальная одежда. Цвет персика, хлопковая ткань, маленькая гладкая чашка, с вставками внутри, если судить на ощупь. Интересно, а ниже что? Руки уже с упорством истинного исследователя расстёгивали ремень на джинсах и сражались с пуговицами. В открывшемся зазоре показалась такая же персиковая ткань. Франкенштейн притянул чуть ближе чужие бёдра, пытаясь рассмотреть получше: гладкую поверхность украшала лишь целомудренно-белая тонкая полоска кружева, пущенная по краю. «Бельё девочки, а не женщины», — подумал Франкенштейн, прежде чем его настойчиво схватили за запястья... Пришлось подавить исследовательский интерес и вернуться к реальности. А в ней... Перед ним стояла прижатая к двери девушка, которой он задрал майку до подмышек, облапал ненастоящую грудь и бесцеремонно забрался в штаны. И этой девушкой был М-21.
— Босс... — осторожно позвал тот. — Твои руки находятся не там, где принято наносить помаду.
— А твой бюстгальтер находится не там, где принято носить грудь, — машинально огрызнулся Франкенштейн, но руки убрал. Без лишней спешки, спокойно и с достоинством.
— Да нихрена подобного, — уверенно возразил М-21. — Делай уже, что собирался, и закончим этот маскарад, — пробормотал он, подставляя лицо и приглашающе поднимая на уровень глаз маленький цилиндр губной помады, другой рукой он поспешно одернул вниз футболку.
Франкенштейн взял футляр из чужих, едва заметно подрагивающих пальцев, и аккуратно заправил за уши М-21 вновь выбившиеся пряди. Лицо перед ним было знакомым и чужим одновременно, и очень привлекательным, следует отметить. Даже по его высоким стандартам М-21 выглядел... милашкой.
— Ты покраснел, — отметил он.
— Так, вроде, есть от чего... — буркнул М-21, застёгивая металлические пуговицы на джинсах и затягивая ремень.
Франкенштейн возражать не стал. Прокрутив основание тубы до упора, он полностью выдвинул цветной стержень и, приподняв за подбородок лицо М-21, примерился к своему «холсту». Шрам и правда почти не был заметен — лишь лёгкая неровность напоминала о нём, но, наверное, это под силу замаскировать только театральному гриму. А вот цвет был совершенно ровный, ни намёка на болезненную розоватость старого шрама. Контур губ был немного затёрт корректирующей субстанцией, так что Франкенштейну предстояло подрисовать его заново. М-21 опустил чуть тронутые тушью ресницы и разомкнул бледные губы.
Франкенштейн повел розовым стиком по податливой поверхности. Ощущения были странными, но приятными... Ему прежде доводилось только видеть, как красятся женщины, и пробовать помаду с женских губ, а вот наносить её на кого-то самому было в новинку. Но руки врача есть руки врача, так что ни одним дрогнувшим движением он не смазал краску, даже в опасно-неровном месте скрытого шрама. М-21 сжал губы, распределяя помаду движением, таким естественным для любой женщины, но таким непривычном в исполнении угрюмого оборотня. Франкенштейн нахмурился — цвет на коже был совершенно иным, едва заметным, почти прозрачным, оставляющим на губах лишь естественную для молодой здоровой девушки розоватость и призывный влажный блеск. Но ему хотелось больше цвета. Франкенштейн вновь коснулся помадой губ и надавил чуть сильнее, приминая скользящую розовую кожу, и вдруг стик подломился у самого основания и, кувыркнувшись между поспешно подставленными пальцами М-21, упал на пол. Раздался тихий деликатный стук.
В глазах Двадцать первого при этом звуке мелькнуло нечто похожее на облегчение — неловкая пытка прекратилась. Он выскользнул из заключения между Франкенштейном и закрытой дверью и подошел к столу. Франкенштейн наклонился и поднял с пола сиротливо лежащий кусочек спрессованной душистой розовой субстанции, в его руке тот начал подтаивать, оставляя цветные разводы.
— Извини, — он чувствовал себя так, словно сломал чужую игрушку. Очень-очень личную игрушку. И, вообще-то, так оно и было.
— Да забудь, — вернувшийся М-21 бумажной салфеткой взял из его ладони отломившийся кусок, тщательно отерев запачкавшиеся пальцы, и, завернув сверток плотнее, отправил в мусорное ведро. — Ну что, увидел всё, что хотел? Может, теперь оставишь меня, чтобы я мог всё это снять?
— Почему так поспешно? — удивился Франкенштейн. Ему показалось досадным, что этот старательно созданный очаровательный образ просуществует так недолго.
— А что, предлагаешь к обеду так спуститься? — язвительно приподнял бровь М-21.
Франкенштейн перебирал в голове возможные варианты.
— Давай прогуляемся, — задумчиво предложил он, наконец. — В качестве извинения за испорченную помаду подберём замену.
— Ты шутишь? — теперь М-21 смотрел на него, как на опасного сумасшедшего. — Да ни за что в жизни я не пройдусь по дому в таком виде.
Франкенштейн мгновение обдумывал возражение.
— А как ты выходишь обычно? — деловито осведомился он.
— Выбираюсь через окно, — фыркнул оборотень.
— Правда?
— Нет! — М-21 одновременно ощущал беспомощное отчаяние и желание рассмеяться. — Я… я никуда с тобой не пойду, и точка, — отрезал он. — Ты привлекаешь слишком много внимания.
— Я привлекаю?— удивился Франкенштейн.
— Босс, быть дурачком тебе не идет, — осуждающе нахмурился Двадцать первый. — Слушай, да это же сумасшествие, — обратился он к более разумным доводам. — Выходной день, толпы народу — все школьники шатаются по городу. Ещё не хватало столкнуться с твоими учениками. Как ты планируешь им объяснять, что это с тобой за девка, сложением и внешностью похожая на школьного охранника?
— Не «девка», а «девушка», — поправил Франкенштейн, но под негодующим взглядом поспешно сдался. — Ладно. Убедил. Сегодня никуда не пойдём.
После этого он позволил подтолкнуть себя к выходу.
— А ты не приврал, — задумчиво бросил он уже у самой двери. — Тебе, действительно чертовски идёт.
Хорошо, что через закрытую дверь не было видно, как М-21 покраснел даже сквозь слой макияжа. И что это, чёрт возьми, было ещё за «сегодня» перед «никуда не пойдём»?..
Франкенштейн снова вспоминал комнату М-21 и сероглазую девчонку, носящую персиковое бельё и розовые домашние тапки. Он упорно пытался понять, что в этой картине не даёт ему покоя. Это если не касаться самого вопроса переодевания. Но за свою богатую событиями жизнь он давно уже привык к разнообразию человеческих фетишей. Кто-то любит подчинять, кто-то — подчиняться, кто-то — трахаться в парках, а их домашний оборотень, вот, — наряжаться в девушку. Не самая страшная подвижка в мозгах, которая может случиться у подопытного образца, между прочим. Вот только, что же не давало покоя Франкенштейну, несмотря на философское отношение к чужим странностям?
Пребывая в раздумьях, он сложил аккуратной стопкой на краю стола подписанные документы и надавил на кнопку селектора.
— Господин директор? — отозвался приятный женский голос.
— Зайдите на минутку, — обратился Франкенштейн к невидимой собеседнице.
Через пару мгновений раздался осторожный стук в дверь, и в кабинет вошла секретарь.
— Передайте, пожалуйста, на исполнение, — указал он на собранную стопку.
— Слушаюсь, — девушка взяла документы и, вежливо склонив голову, вышла.
Франкенштейн бегло отметил новую причёску и небольшую брошь-булавку на офисном пиджаке. Даже не нарушая рамки делового стиля одежды, его секретарь умела разнообразить свой холодно-строгий офисный образ.
Вот оно! Франкенштейн, кажется, поймал свербящую нестыковку: он не любил дилетантизма и полумер. Если уж переодеваться в женщину — то переодеваться в женщину... А то, что показал ему М-21, было просто подделкой. Сырой, грубой, непродуманной работой. Никакого внимания к деталям, лишь костяк, на котором так и не вылепили обещанное произведение искусства. А ведь с такими природными данными, как у модифицированного, можно было создать настоящий шедевр! Женщину, которая будет покорять одним взглядом и лишать дара речи лишь поворотом головы, а М-21 спрятал её в джинсы и растянутую футболку. Это всё равно, что оправить бриллиант медной проволокой. Но вот при должном подходе к вопросу...
Новая идея захватила Франкенштейна мгновенно и полностью.
Несущий дежурство на территории школы «бриллиант» даже не догадывался, что ему сулит тайно разгоревшийся энтузиазм босса.
Вспоминая произошедшее, М-21 не мог понять, кой чёрт дёрнул его демонстрировать Франкенштейну «себя» в полной «экипировке». Ведь вполне можно было бы ограничиться и одним лишь накрашенным лицом — тот большего и не требовал, так ведь? Так нет же... вырядился, как кукла. М-21 мысленно фыркнул сравнению, но возразить было нечего — по собственной глупости оказался втянут в дальнейшие неловкости... И поделом. Знал же, что Франкенштейн — настоящий маньяк, когда дело касается чего-то им ещё неизученного. Иногда во время обследований у М-21 даже мелькала мысль, что учёному огромного труда стоило удержать себя и не запустить ему ладонь в брюхо по локоть и не покопаться там в своё удовольствие, мурлыкая что-то удовлетворённое и наполняя помещение тёмной аурой настоящего психа от науки, так чего удивляться тому, что тот полез потрошить на нём одежду? Губы ещё красить ему взялся... А потом ещё и на прогулку пытался вытащить. И это вот вообще выглядело чертовски ненормально! Хотя, уж точно, не более ненормально, чем он сам в лифчике и с тушью на ресницах...
М-21 и не заметил, как это зашло настолько далеко. Франкенштейну он не соврал: изначально он и правда пытался только представить себя без уродующего шрама. Потом как-то отметил, что один лишь фарфорово-ровный тон смотрится жутко, словно лицо покойника, лишенное краски. Ещё позже оказалось, что даже минимальный макияж на мужике смотрится даже более жутко, чем мертвецкий вид, поэтому пришлось завершить образ женской одеждой. А после... Ну не торчать же в доме в таком виде, да? Так можно и на глаза кому-нибудь случайно попасться. Каждый шаг в цепочке казался вполне логичным, странным выглядел лишь конечный результат. Двадцать первый еле заметно тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли, словно муху, и продолжил обход. За прошедшие несколько дней его беспокойство немного ослабло. К исходу недели с момента происшествия он уже почти уверился, что оно тот случай не будет иметь никаких последствий. Как же, как же...
Конверт с жёстким прямоугольником внутри Франкенштейн вручил ему со словами: «Окажешься на месте — выходи на связь» — начало, не обещавшее подвоха.
В конверте оказались записка с адресом и карточка электронного ключа. На удивление, указанное место было не лабораторией в подвале разрушенного здания полузаброшенного района, а жилым кварталом. Остановившись у нужной двери, М-21 набрал номер Франкенштейна:
— Я на месте, — отчитался он.
— Проходи внутрь, — отозвался голос Франкенштейна. Двадцать первый провёл картой по распознавателю.
— Что это за объект? — поинтересовался он.
— Моя резервная недвижимость, — услышал усмешку на том конце линии.
— Хм?.. Этого убежища не было в том списке, что ты нам оставлял, — отметил М-21, проходя внутрь жилища.
— Это не убежище, — мягко поправил Франкенштейн, откидываясь на спинку кресла в своём кабинете. — Это просто квартира.
— Я внутри, — сообщил ему М-21.
— Отлично, — Франкенштейн мысленно пытался представить, как настороженно озирается модифицированный в небольшой прихожей. Может быть, даже принюхивается. — А теперь к делу: поскольку в прошлый раз ты так и не дал мне возможности загладить свою оплошность, я повторяю приглашение.
— К-какое приглашение? — он почти мог прочесть по этому голосу, как растерянность сменяется ужасающим пониманием, и представить, как Двадцать первый шевелит губами, беззвучно произнося ругательства
— В этот раз — на ужин, — довольно пояснил он в трубку. — Завтра вечером.
— Что мешает поужинать дома? — отчаянно пытался изображать дурачка модифицированный. Наверное, сейчас он сосредоточенно хмурится, прижимая трубку к уху.
— С тобой — ничего, — охотно пояснил Франкенштейн. — А вот с... эмм... как ты её называешь?
В этот раз ответа пришлось ждать дольше. М-21 тяжело выдохнул, прежде чем подать голос:
— Да никак. Я, знаешь, не шизофреник.
«Разумно, — отметил Франкенштейн. — Давать имя своей скрытой сущности — прямехонький и гладкий путь к раздвоению личности. Вот только не следует употреблять медицинские термины, значение которых представляешь весьма поверхностно, особенно общаясь с тем, кто в этом вопросе явно грамотнее тебя. Шизофрения и диссоциативное расстройство идентичности — диагнозы разные, мальчик мой».
— Значит, при встрече мне придётся использовать вульгарные обращения, вроде «дорогая моя», — продолжил вовсю веселиться Франкенштейн.
— И почему ты уверен, что я вообще соглашусь на эту встречу? — М-21, наверное, скептически приподнял бровь.
— А я не уверен, — честно ответил Франкенштейн. — Но если ты откажешь и сейчас, я просто повторю приглашение позже и постараюсь быть более изобретательным в выборе места и способа времяпровождения.
В таком изложении это выглядело почти угрозой. Вроде: не согласишься на ужин — позову на четырехчасовую оперу. «И ведь сделает, зараза», — был уверен М-21. Это как раз образцовый пример того, как могут разрастись и нанести неожиданный удар отложенные ранее проблемы.
— И зачем тебе это сдалось, босс? — отстранённо поинтересовался он.
— Видишь ли, — задумчиво протянул в ответ голос Франкенштейна. — Твоя вторая сторона очень меня заинтересовала, и я хотел бы крепко за неё взяться...
— О, поверь, — ехидно отметил Двадцать первый. — В прошлый раз ты взялся более чем крепко.
Задумчивое хмыканье в телефоне ему не понравилось. Звучало так, словно учёный погрузился в воспоминания о том, как...
— Так... — оборвал воображаемую сцену М-21. — И куда мы идем?
— О, тебе понравится, — мурлыкнул в ответ Франкенштейн. — Одно тихое место — считай, почти закрытый клуб. Так что можешь не переживать: школьников там точно не будет, — закончил он со смешком.
— И в такое место пускают в джинсах? — уцепился за последний шанс М-21, заранее, впрочем, понимая смехотворность попытки, но сказать хоть что-то требовала натура.
— Об этом вопросе я уже позаботился, — тон, которым это было сказано, заставил Двадцать первого насторожиться ещё сильнее. Почему-то он был уверен, что «забота» Франкенштейна ему не понравится. — И оставил для тебя небольшой подарок. Настоятельно прошу воспользоваться им в полной мере. Ключ оставь себе. Тебе ведь нужно подходящее место, где можно переодеться и подготовиться, так?
Двадцать первый тихо выругался сквозь зубы.
— Красивая женщина — это хищница, М-21, — бархатным голосом продолжал между тем Франкенштейн. — Порази завтра всех. Очаруй. Соблазни. Поверь мне, быть серой мышкой тебе совершенно не идёт.
Обещанный «небольшой подарок» был виден сразу при входе — он занимал приличную часть дивана. Белая коробка без опознавательных знаков. Спасибо, хоть без издевательского банта... М-21 с дурным предчувствием снял крышку.
Чтоб тебя! Ну, конечно же, там было платье!
Осторожно взявшись за ткань двумя пальцами, он приподнял его, расправляя и рассматривая... Неужели Франкенштейн предлагает ему натянуть на себя этот кусок скользкого шёлка и отправиться с ним на ужин? У босса внезапно проявился пунктик на переодетых мужиков? Вот уж свезло так свезло...
Чертыхаясь, М-21 забрался глубже в ящик Пандоры. Сейчас он отчаянно жалел, что в прошлый раз умудрился отвертеться от прогулки, променяв пару часов в привычных джинсах и кроссовках на целый вечер с беззащитно-голыми коленками и... чёрт возьми... он с ужасом взял в руки подобранную для него обувь.
Через пять минут он, задумчиво подпирая подбородок, сидел на диване, на котором были разложены платье, обувь, бельё, микроскопических размеров сумка, несколько коробочек с украшениями — всё тщательно подобранное, друг к другу. Уникальная возможность увидеть, какой Франкенштейн представляет свою идеальную спутницу. Да уж, этот маньяк основательно подошёл к вопросу и подготовил всё до последней мелочи. Попаданию в размер М-21 даже не удивился. В конце-то концов, учёный исследовал каждый квадратный сантиметр его тела — подобрать подходящую одежду наверняка не было проблемой.
В самом углу коробки даже обнаружились небольшая россыпь косметических средств, которую он проигнорировал, потому что большей частью находившихся там предметов никогда не пользовался, и маленький стеклянный флакон. Духи? Да у Франкенштейна, кажется, настоящий бзик на дамских штучках. «А может он сам... того, — нервно подумал М-21, — всегда мечтал побывать в женской шкуре?» Хотя, нет, конечно... Знание составляющих женского образа — это вопрос опыта, которого у босса наверняка накопилось предостаточно за пару-то тысяч лет. Хотя до этого он сам мог бы додуматься. Ведь приходящие в гости в Райзелу Юна и Суйи тоже почти всегда пахнут по-разному. М-21 осторожно сунул нос во флакончик. Так вот как, на взгляд Франкенштейна, должна пахнуть женщина, которую он приглашает на ужин... Любопытно. М-21 принюхался. Сладко и одновременно с ядовито-манящей горечью. Мягко. Немного по-животному. Как он там сказал? «Красивая женщина — это хищница», да?
Интересно, сам выбирал? Или это просто популярный сейчас аромат? М-21 постарался вспомнить, слышал ли он хоть что-то похожее на сотнях проходящих мимо него за день школьниц и людей на улицах — и не смог.
Уже по пути домой М-21 осознал, что нервничает. Да куда там «нервничает»! Это было почти что «трусит». Теперь он понял, насколько детской вознёй выглядело его обычное переодевание.
Его редкие прогулки проходили весьма однообразно, без изысков и обычно заключались в том, что он добирался до какого-нибудь кафе из тех, куда приходят быстро перекусить и бежать дальше по своим делам, и, забравшись в тихий угол, украдкой рассматривал людей, делая вид, что читает или копается в мобильнике. У него никогда не было намерения выставлять себя напоказ, скорее наоборот, ему приятно было чувствовать, что он не выделяется и, скользнув по нему взглядом, никто через пару минут и не вспомнит об увиденном.
Были в этих прогулках свои плюсы и минусы. Так, например, находясь среди людей в изменённом виде, он испытывал двоякие чувства. С одной стороны, ему откровенно нравилось, что, глядя на него, люди не прилипают взглядом к шраму, но с другой — его почти бесили взгляды, прилипающие к тому, что у него пониже спины. Мужские взгляды... С лицом-то все понятно — оно чужое, нарисованное — пускайте слюну, если так приперло, но вот жопа, уж извините, была его родной. И осознавать, что на неё пялятся, как на кусок мяса в витрине, ему не нравилось.
А то, что предлагал сделать Франкенштейн... переворачивало всё с ног на голову.
Нарядиться вызывающе, как шлюха на ярмарке, выставив напоказ как минимум половину себя, отправиться в такое место, где они будут долго сидеть под изучающими взглядами, да ещё и вместе с Франкенштейном, который и так притягивает к себе внимание, словно магнит, с его-то фигурой и холёной физиономией... В этот раз М-21 предстоит оказаться не просто куском мяса на витрине. Да его, как спутницу такого красавчика, будут изучать, словно под микроскопом! И какова вероятность того, что в нём не разоблачат переодетого мужчину? Становиться виновником такого пятна на репутации босса равносильно смертному приговору. М-21 вздрогнул от лёгкого чувства мнимой опасности, будоражащим холодком пробежавшего по спине.
Чтобы никто не заподозрил подвоха, ему придётся как следует подготовиться и сыграть отведённую ему роль безупречно. Ну и чёрт с ним, решил М-21. Он наденет, нацепит, набрызгает и намажет на себя всё, что требуется, и сходит на это чёртово свидание. Вот правда с пунктом «намажет» в этот раз ожидались сложности — судя по количеству разных карандашей, кисточек и коробочек с разноцветным содержимым, явиться на ужин только при помаде и с тушью на ресницах сочлось бы недопустимым. Но это мелкие технические детали, а ему главное — не запороть основную идею. Он столько разыгрывал перед союзом роль забитого слабака, чтобы избегать пристального внимания, сейчас весьма успешно справляется с ролью школьного охранника и посудомойки. Так неужели он не сможет на один вечер примерить образ роковой красотки. Поразить? Очаровать и соблазнить? Ну что ж, готовьтесь. Берегись, Франкенштейн — на завтрашний вечер ты получишь в своё распоряжение очень игриво настроенную хищницу, которая будет строить глазки, вздыхать, провоцировать и поддразнивать.
— Ещё и на шею повешусь, — мстительно загадывал М-21. — И на ногу наступлю прямо вот этой острой щепкой.
А если в общем итоге он будет выглядеть как посмешище — пусть стыдно будет Франкенштейну за выбор спутницы.
К тому моменту, как М-21 буквально заставил себя выползти из такси, доставившего его к месту назначения, от его бравады не осталось почти ни следа. Какие поддразнивания? Какое, к чертям, очарование и игривость, когда такое ощущение, что у тебя не только колени, но вся, нахрен, задница в тонком бабском белье на виду! Да, он дома добрых полчаса прокрутился у зеркала, чтобы убедиться, что «кусок скользкого шёлка» цвета кожи, тронутой легким загаром, оказался весьма пристойной длины, выемка ворота спереди не особенно низкая и надежно прикрывает искусственную грудь, на спине — чуть глубже, но в пределах разумного, не выставляет напоказ белья, то, что нужно скрыть пониже пояса, не обтягивает, даже короткий рукав есть. Но! Огромная разница между тем, чтобы рассматривать себя самому, в одиночестве, под прикрытием стен и замков, и тем, чтобы оказаться во всем этом... на людях.
В подол платья хотелось вцепиться наманикюренными ногтями, натянуть пониже и придержать при каждом легком дуновении ветра, руки чувствовались почти голыми, и их хотелось прикрыть, а, чёрт возьми, того, что творилось под юбкой, не передать никакими словами. Ощущение полной всеоткрытости и какой-то беззащитности. «Юбки — зло!» — определил для себя М-21. Но ещё большей, практически безграничной ненавистью он проникся к чулкам. И к Франкенштейну — за выбор. Ладно бы колготки. Пусть и тонкая, почти невидимая сетка, но хоть какое-то дополнительное прикрытие. А это? Мало того что не греет и ничегошеньки не прикрывает там, где очень хочется прикрыть, так ещё и все время заставляет дергаться, проверяя, не показался ли край из-под юбки. И хотя, небо свидетель, он натянул их настолько высоко, насколько было возможно, не порвав ткань, но всё равно отчего-то казалось, что по гладкой коже ног это орудие пыток так и норовит соскользнуть ниже допустимого. Отдельным ужасом была обувь, естественно — на каблуках. И пусть не настолько уж всё было плачевно: боец есть боец и равновесие держать может даже на этих тонких щепках. К тому же, Франкенштейн великодушно выбрал не десятисантиметровую, а вполне совместимую с жизнью высоту, но все равно, вставать на них впервые было настоящим испытанием, да и походка у него при этом, надо полагать, была далеко не модельная... В общем, на свидание М-21 прибыл взвинченный, злой, как чёрт, и с ощущением лёгкой паники, зарождающимся в голове. Франкенштейн, уже ожидавший его на подъездной дорожке, галантно подал руку, помогая выйти из машины.
— Ты опоздал, — его голос звучал весело-удивлённым, пока он оглядывал Двадцать первого с головы до ног.
— Когти долго сохли, — пробурчал тот, заставляя себя не ёжиться под взглядом.
— А покажи, — моментально переключил внимание Франкенштейн на не отмеченную при первом взгляде область.
— А давай сначала зайдём, — оборвал М-21 исследовательский припадок. Франкенштейну-то хорошо: на нём брюки, рубашка, пиджак... Словно поняв скрытый в его словах смысл, учёный предложил «спутнице» локоть для опоры и повёл в сторону входа.
— Только говорить везде будешь сам, — хмуро попросил М-21. — С меня только улыбки и кивки. Общения мне сегодня уже предостаточно.
— Где успел? — полюбопытствовал Франкенштейн.
— В центре, — Двадцать первый зябко передернул плечами от воспоминаний. — Ты же не думаешь, что вот это всё, — он повёл пальцами свободной руки на уровне глаз, показывая, о чём речь, — я сам на себе нарисовал?..
В центре сегодня и вправду пришлось побывать. План был прост: он одевается, основательно замазывает шрам, красится, как умеет, и находит ближайший дамский салон. Там он изображает «щенячий» взгляд, говорит, что опаздывает на свидание и его нужно срочно сделать красавицей, — и ждёт, пока с ним сотворят магию. На деле же, за то время, что он провёл в кресле для посетителей, он мысленно выматерил эту затею столько раз, сколько не доставалось до этого даже чулкам. Вокруг порхали, щебетали, ворковали. Кто-то занимался его прической, кто-то пугающе мельтешил кисточкой перед глазами, кто-то пытался всунуть «осипшей бедняжке» травяной чай. Со всех сторон сыпались расспросы: что за мужчина, как давно знакомы, где встретились, куда идёте? В общем и целом при этом от него не требовалось даже ответов, потому что с губами ему тоже творили какое-то многослойное преображение — дамы сами задавали вопросы и сразу же выдавали десяток предположений в ответ. Неужели среди девушек принято вот так рассказывать о себе всё людям, которых ты первый и последний раз видишь? Спасибо хоть тему интима обошли...
Франкенштейн расспрашивать не стал, он вёл его вперёд уверенно, но мягко. Лестница, коридор, огромный зал с приглушённым освещением, галантно отодвинутый для «дамы» стул. С заказом Франкенштейн тоже разобрался сам, как и обещал, М-21 лишь всё глубже кутался в кокон нервного напряжения, прислушиваясь к невыговариваемым названиям, которыми с такой лёгкостью оперировал учёный. Дождавшись, пока официант оставит их наедине, он честно предупредил:
— Знаешь, пить я не буду.
Если Франкенштейна это и удивило, то вида он не подал.
— А могу я поинтересоваться почему? — просто спросил он.
— Я плохо переношу алкоголь, — М-21 свёл брови, словно вспоминая что-то неприятное. — Может, это влияние модификации или ещё что. Но в первый раз было так хреново, что пробовать больше не возникло никакого желания.
А вот теперь Франкенштейн заинтересовался.
— Почему не сказал раньше?
— Да как-то, вроде, к слову не приходилось, — криво усмехнулся М-21. — Как это должно было выглядеть? Нет, ничего не болит; да, швы затянулись; да чувствую себя нормально; да, кстати, босс, помнится, я как-то выпил бокал пива и у меня мозги чуть не выгорели; да, завтра уже могу идти на работу.
— К слову — не к слову, но о таком нужно предупреждать, — нахмурился Франкенштейн. Кажется, он снова перескочил на учёную волну. — Хотя не вижу никаких причин для беспокойства. Во-первых, тело мы тебе стабилизировали, во-вторых, в результатах анализов нет совершенно ничего подозрительного. Уверен, ты совершенно зря цепляешься за тот неудачный опыт. В любом случае, сейчас я здесь и я контролирую тебя, так что расслабься.
— Ну, тебе виднее, — пожал плечами М-21 и, хотя на наполненный явившимся официантом бокал он смотрел с плохо скрытым подозрением, послушно поднял его в ответ на приглашающий жест Франкенштейна.
— Давай без тостов, а, — отмахнулся М-21, отпивая.
— Ты ни капли не романтичен, — наигранно вздохнул Франкенштейн, и М-21 легко пожал плечами: уж какой есть.
Двадцать первый задумчиво жевал, не различая вкуса, увлёченный своими мыслями. Изысканные подарки, изысканный ресторан, лёгкий ужин, лёгкое вино — выглядит подозрительно похоже на соблазнение. Хотя откуда ему знать-то: его, пса бродячего, никто прежде не соблазнял. Но всё равно, к чему всё это? Для простого извинения — перебор. И этот хищно-чувственный образ — именно так М-21 его для себя определил — Франкенштейн ведь его сам собирал, как мозаику, по своему вкусу. Не мог же он и в самом деле планировать что-то ещё... правда же? Не мог?
Кажется, алкоголь и впрямь подействовал на него несколько расслабляюще. Как, по слышанному им, и должен действовать на нормальных людей. Волнение понемногу отпускало, он только сейчас осознал, что его плечи все это время были напряжены почти до боли, и, наконец, позволил себе расслабить их. Он даже принялся с интересом оглядывать зал и тут заметил это.
На них пялились.
Украдкой, исподлобья, а кто и открыто.
Вон, например, та дамочка не первой свежести с сиськами, размером с баскетбольный мяч, тщательно выроненными в декольте чуть ли не до пупка, буквально пожирала взглядом Франкенштейна, а, проев до самых косточек, перекинулась и на него. И М-21 чётко мог прочесть в её взгляде, так же, как и в её запахе, одно единственное одуряюще-сильное чувство. Зависть! Она, эта увядающая богатая сучка с ожерельем в три ряда, намотанным вокруг шеи, ему, модифицированному мужику, втиснутому в короткое платье, люто завидовала. Его внешности, его возрасту, его виду... его спутнику. Она-то сама тоже была не одна, ясное дело, но сразу становилось понятно, какого рода у этой дамочки отношения со своим кавалером. Потому что честно можно признать, несмотря на размер и доступность взгляду, бюст этот даже у неудачного эксперимента, у которого последний раз с женщиной был ещё до Кореи и всей этой заварушки с гробом, не котировался. На мгновение М-21 попробовал увидеть себя её глазами: и моложе, и красивее, ещё и с таким красавцем. Ведь нужно быть слепым, чтобы не признать, что Франкенштейн в этом зале, наполненном искусственными сумерками, объективно самый привлекательный самец, и никто из присутствующий не годится ему даже в подметки. И этот самый шикарный мужик был его, Двадцать первого, мужиком. Каков набор, а? Да он прямо-таки чертовски везучая сучка. От новой волны обращённой на него злой зависти дрожь прошла по позвоночнику, причём теперь в этой дрожи был ещё и некий оттенок удовольствия. И, поймав направленный на него взгляд, он даже нашел в себе куража и вредности снисходительно улыбнуться. «Выкуси, стерва», — весело подумал он, возвращаясь взглядом к Франкенштейну.
— Ты зачем женщину подвёл к грани инфаркта? — с весёлым укором вопросил тот. — У неё по шее под слоем пудры, кажется, пошли нездоровые пятна.
— Она пялилась на моего мужчину, — фыркнул М-21. — Это раз. Она пялилась на меня — это два. И у неё сиськи больше, чем у меня...
— Ну, допустим, грудь у неё, готов поспорить, не своя, — задумчиво отметил Франкенштейн. — А пялится на нас много кто. Всех планируешь взглядом убивать? Тогда можешь начать вон с того джентльмена, который облизывает взглядом твои ноги с того самого момента, как мы вошли.
М-21 снова ощутил неконтролируемое желание сжать колени покрепче и одернуть юбку. «Что я, блядь, делаю. Платье, каблуки — весь этот фарс... и на что я подписался?» — снова мелькнуло в голове. Но смысл жалеть, если он уже здесь и его уже раздевают взглядом посторонние мужики. Кстати, интересно, а Франкенштейн при этом испытывает что-нибудь, похожее на ревность или такое же вот, как у него, собственническое удовольствие от «обладания» тем, на что у всех текут слюни?
Пока оборотень был погружен в себя, Франкенштейн пользовался возможностью беззастенчиво его разглядывать и восторгаться проделанной работе. В этот раз идеально было всё, не только женская одежда: обувь, аккуратные серьги-клипсы, тонкая цепочка с завитушкой кулона, красиво лежащая на открытых ключицах, изящные часы на запястье, блестящие лаком ногти, вечерний макияж с глазами «в дымке», соблазняющий аромат — все мелочи, которые делают женщину женщиной. Прекрасной, привлекательной и опасной. Интересно, сам М-21 понимает, насколько он сейчас чертовски красив? Оборотень продолжал с осторожным любопытством оглядывать просторный зал, иногда едва заметно поводя плечами, и Франкенштейну даже показалось, что тому хочется провести ладонями по голым рукам, словно в попытке прикрыться. Вот только... это выглядело немного странно. М-21 вообще выглядел странно. Что не так?
Двадцать первый уловил первые тревожные признаки, когда взял не ту вилку, которую планировал. Когда он потянулся рукой мимо бокала — он понял, что дело неладно.
— Ну, пиздец, — отметил он тихо. — Кажется, началось.
Франкенштейн тут же подался вперед:
— Что началось? Рассказывай. И подробно.
— Я... у меня что-то с координацией. Если я сейчас попробую почесать нос, то, наверное, рискую выбить себе глаз...
— Хм-м... Полагаешь, это от алкоголя? А состояние опьянения ощущается? Перед глазами плывет? Ясность мысли нарушена?
М-21 честно прислушался к себе:
— Нет. Только это.
— Как интересно, — промурлыкал себе под нос Франкенштейн. — А ну, давай до дна.
— Ты смеешься что ли? — охренел от такой подставы М-21. Вот так и признавайся этому маньяку в слабостях.
— Молчи и пей, — велел Франкенштейн, доливая вина в бокал. Его взгляд пылал нездоровым интересом.
— Чтоб тебя… — процедил сквозь зубы Двадцать первый, аккуратно и крепко охватывая бокал и осторожно поднося к губам. — И кому ты доверилась, дурочка...
— Ну что ты, — пожурил учёный, наблюдая за М-21. — Это всё ради твоего же блага. Мы собираем новые данные о твоём теле — ни больше, ни меньше.
В этот раз даже ждать не пришлось. Едва поставив опустевший бокал на стол, Двадцать первый понял, что руки лучше срочно положить на скатерть и желательно больше не шевелиться, головой не вертеть, смотреть в одну точку и дышать лучше тоже очень осторожно.
— Ну, моё тело готово, — ехидно ухмыльнулся он. — Как планируешь собирать свои данные? Кровь в бокал или на салфетку?..
— Ну да, конечно, — разглядывая его во все глаза, бормотал себе под нос Франкенштейн, игнорируя подколки. — Замена ацетилхолиновых рецепторов, похоже, сказывается на проводимости дистальных участков аксонов...
М-21 медленно поднял взгляд на Франкенштейна и, видимо, всё его мысли читались там ясно, как день, потому что учёный оборвал свое бормотание на полуслове.
— Всё хорошо, — успокаивающе накрыл он ладонь Двадцать первого своей. — Сейчас я вызываю такси, и мы уезжаем.
М-21 мысленно отметил, что «напейся» он раньше, свидание можно было бы сократить ещё сильнее. Вызвать такси, передать официанту карту для расчёта — всё это заняло у Франкенштейна от силы пять минут, и вот он уже стоит рядом, предлагая Двадцать первому локоть для опоры.
— Идём осторожно и медленно, — велел он, и М-21 неспешно поднялся, опираясь на его руку. Мир не вращался, не тошнило, в голове не шумело, но первый шаг он сделал очень аккуратно, стараясь, однако, при этом выглядеть хоть немного естественно. Зал они миновали без приключений, и уже на выходе Франкенштейн мягко перехватил его за талию.
— Франкенштейн, — осторожно уточнил М-21. — Ты что, меня лапаешь?
— И в мыслях не было, — с улыбкой опроверг учёный, но руки не убрал. — Я помогаю своей захмелевшей спутнице добраться до такси. А начнешь дурить и брыкаться — закину на плечо и потащу так.
Искушение наступить острым каблуком Франкенштейну на ногу было чрезвычайно велико. Удерживало лишь то, что М-21 не был уверен в том, что попадёт, а выглядеть ещё глупее, чем сейчас, не хотелось. И на плечо не хотелось тоже.
Первым, что бросилось в глаза в салоне такси, была тонированная перегородка между водительской и пассажирской частью.
— Ты специально такое отыскал что ли? — удивился М-21 и хотел слегка постучать костяшками пальцев по тёмному стеклу, но слишком сильно подался вперёд и чуть не свалился с сидения, ткнувшись в стекло носом. — Твою мать...
В последний момент его успели крепко перехватить поперёк живота.
— За тобой глаз да глаз нужен, — пробормотал Франкенштейн на ухо, прижимая спиной к груди и касаясь дыханием виска.
— На мне просто опыты в общественных местах ставить не надо, — огрызнулся М-21 и попытался отбрыкаться от объятий, но Франкенштейн держал крепко.
— Ну прости-прости, — тепло выдохнул он куда-то в затылок Двадцать первому. Его пальцы осторожно пропутешествовали от запястья вверх к нежной коже внутренней стороны локтя, вызывая лёгкие мурашки, рука на животе стала ощущаться тяжелее и горячее — это волновало и смущало.
— Меня уже вполне можно отпустить, — заметил М-21 и пошевелил плечами на пробу в попытке отстраниться, а получилось так, словно ласково потерся.
— Нет уж, — мягко усмехнулся Франкенштейн в самое ухо, пальцы его уже поглаживали покоящийся на груди кулон. — Мне так спокойнее, — зарылся он носом в растрепавшиеся пряди. — По крайней мере, буду уверен, что ты не разобьешь себе нос при первом же повороте.
Вот уж чего не ощущал М-21, сграбастанный в жаркие объятия, так это спокойствия. Спиной он чувствовал горячую крепость Франкенштейновой груди, а его проворные пальцы уже гладили открытое горло Двадцать первого.
— Франкенштейн, — тихо позвал он.
— Ммм?..
— Но сейчас-то ты точно меня лапаешь... — постарался он развернуться и обличительно посмотреть в наглые глаза учёного.
В этот раз возражения не последовало. Едва касаясь, Франкенштейн обвел пальцем контур его губ, задержался на месте шрама, попытался на ощупь провести по нему, но М-21 раздражённо дёрнул губой — он не хотел сейчас вспоминать о собственном уродстве, поэтому, подавшись вперед, с лёгким рычанием зажал палец зубами. Кажется, вышло сильнее, чем рассчитывал, потому что...
«Ой!» — только успел выдохнуть он, когда Франкенштейн резко его развернул и втащил к себе на колени, усаживая лицом к лицу. Юбка поползла вверх по разъехавшимся, обтянутым шелковистой гладью чулок бёдрам, и М-21 судорожно вцепился в подол.
— Верни меня на место, — возмущённо потребовал он.
— А мне кажется, ты прекрасно смотришься именно на этом месте, — оглядывая его тягучим взглядом, промурлыкал Франкенштейн и в следующую секунду, потянувшись вперёд, тронул губы М-21 мягким, вкрадчивым поцелуем. Чёрт... это было уже ожидаемо, но он всё равно напрягся, почувствовав, как губы касаются его губ, а широкие ладони скользнули на спину и тепло обосновались там, мягко поглаживая: одна — между лопаток, другая — на талии. Бережно, но крепко. «А всё это ещё можно свести к глупой шутке или уже никак?» — ещё подумал М-21, но с растерянностью осознал, что не хочет проверять. Сидеть вот так, в тёплых объятиях было... здорово. Может, это странное влияние наряда, алкоголя или, может быть, самого Франкенштейна. А может, тягучий запах, оживший на разгорячённой коже, вскружил голову. Но сейчас не хотелось быстрее вернуться домой и смыть с лица все следы «преступления». Хотелось, чтобы такси ехало помедленней и подольше, пока его спину ласкали сильные пальцы... М-21 осторожно, стараясь контролировать силу движений, закинул руки за шею Франкенштейну, вжался фальшивой грудью и приглашающе приоткрыл рот, заводясь от собственной сумасшедшей дерзости. Было странно чувствовать, как чужой подвижный язык проникает внутрь, изучающе касаясь зубов, мягко поглаживая нёбо. М-21 не знал, как подстроиться под эти касания, но лизал и поглаживал в ответ, стараясь при этом ненароком не сжать зубы. Исследующий поцелуй всё не заканчивался, и М-21 почувствовал, что голова начинает кружиться из-за задержанного дыхания, колени, скользя по сидению, разъезжаются ещё сильней, а спина изгибается под ладонями Франкенштейна. Ему нравилось быть объектом подобного исследования и нравилась приятная накатывающая слабость. Надо же, он и не знал, что рот — такое чувствительное место. Сам не замечая, он довольно улыбнулся, склоняя голову набок, чтобы удобнее было целоваться, сильнее распластываясь по груди Франкенштейна, бесстыдно усаживаясь почти заголившейся задницей ему на колени, зарываясь пальцами в его волосы. Внезапно, тот слегка отстранился и ревниво уставился на припухшие губы М-21.
— Тебя когда-либо прежде целовал мужчина? — подозрительно спросил он, отбрасывая с лица Двадцать первого упавшие серые пряди.
М-21 немного удивился — и прямоте поставленного вопроса, и тону. Не желая выныривать из приятного лёгкого марева, он только слегка мотнул головой.
— Не доводилось, на моей памяти, — ответил он, ласкаясь о чужие губы. — А ты... — осторожно прикусил он нижнюю и сразу же зализал укус. — Мужчину прежде целовал?..
— Бывало, — выдохнул учёный и спустился ласками на открытую шею М-21.
— Ну, — глубокомысленно откинул тот голову, попутно вжимая ногти в чужие плечи. — То-то я смотрю, справляешься ты неплохо...
М-21 откинулся назад, опираясь голыми лопатками о холодную перегородку, ёрзая на коленях Франкенштейна и притягивая его к себе за лацканы пиджака. И тот словно сорвался с цепи, прижимая к себе до хруста костей, с жадностью набрасываясь на подставленные влажные губы. Движения стали глубокими и сильными. М-21 отметил, что если прежде Франкенштейн его изучал, то теперь — практически трахает языком в рот. И эта мысль послала горячую волну вниз живота. И не только это... их тела словно сами собой изгибались, подстраивались друг к другу каждым изгибом, притирались и двигались в едином весьма недвусмысленном ритме. М-21 давно уже плюнул на задравшуюся юбку, явившую-таки миру резинки его чулок, коленями он сжимал бёдра Франкенштейна, ритмично проезжаясь пылающей промежностью по тонкой ткани его брюк. Волны безумия кружили голову, снизу тоже поднимался неконтролируемый жар. М-21 тихо застонал, бездумно хватаясь пальцами за спинку сидения позади Франкенштейна, впуская чужой язык ещё глубже, прижимаясь пахом ещё теснее, вжимая в обрисовавшуюся под брюками эрекцию Франкенштейна собственное, приподнимающее подол платья возбуждение. Тот зарычал в ответ, сильнее стискивая объятия, и одна его рука скользнула с талии на задницу М-21, сминая ягодицы и поглаживая между ними сквозь ткань и бельё. У Двадцать первого плыло перед закрытыми глазами от недостатка кислорода, лицо пылало, колени подрагивали, всё тело словно превратилось в один пульсирующий комок оголённых нервов, и он вдруг с неожиданным ужасом осознал, что трясёт его не от напряжения и не от мнимого удушья... Чёрт! К нему слишком давно никто не прикасался... Ещё пара секунд в таком положении — и он безвозвратно испачкает подаренное платье! М-21 попытался было отстраниться от Франкенштейна, но столкнулся с незапланированным сопротивлением собственного тела — руки казались слабыми и тяжёлыми и упереться ими в чужие плечи вдруг показалось задачей невыполнимой... Он сам был смущён и почти испуган настолько яркой и неконтролируемой реакцией собственного тела, но в то же самое время внутри него нечто жадное и томное, приманенное обещанием удовольствия, заставляло двигаться быстрее и резче, раскачиваясь на коленях Франкенштейна. «Довыёбывался...» — ещё мелькнуло в мыслях М-21, прежде чем пальцы учёного нырнули по ткани платья глубже между ягодиц и нажали на какую-то точку почти под самыми поджавшимися яйцами... М-21 замычал, вырываясь из бешеного поцелуя и, едва не прикусив язык Франкенштейна, ещё отметил, как удлинившиеся когти вспороли чехол сидения, дёрнулся всем телом и с тихим удовлетворённым всхлипом запрокинул голову — в промежности растекалось тепло. Он кончил... Как какой-то неопытный пацан — прямо в трусы, не прикоснувшись к себе, от одних только умелых движений языка во рту и близости чужого тела. Головокружительно. И постыдно...
М-21 попытался сползти с учёного, избегая встречаться с ним взглядом и восстанавливая дыхание. Тот заботливо поддержал его за талию, ссадил со своих коленей, свободной рукой аккуратно отбрасывая волосы с пылающего лица и успокаивающе поглаживая по алеющей скуле.
— Приехали, — прокомментировал он.
— Вот уж точно, — обалдело подтвердил М-21.
Такси остановилось, и М-21 принялся нервно теребить ручку двери. От его лица, казалось, можно прикуривать. Франкенштейн поспешил выбраться и открыть «леди» дверь. С тяжёлым вздохом посмотрев на нетвердо-стоящего М-21, он молча подхватил его на руки.
— Ты обещал на плечо закинуть, — тихо возразил тот, но брыкаться даже не попытался. Такой М-21, пристыженный, почти послушный и сгорающий от смущения, был настоящим сокровищем. И Франкенштейн внезапно ощутил почти болезненное разочарование от осознания того, что сейчас ему придётся развернуться и отправиться домой в одиночестве, оставив теплого оборотня разоблачаться в пустой квартире...
Но ему, всё-таки придётся.
Автор: Shantriss
Бета: Tu*sha
Размер: макси, 16619 слов
Пейринг/Персонажи: Франкенштейн/М-21
Категория: слеш
Жанр: кинк, психология
Рейтинг: NC-21
Краткое содержание: Франкенштейн находит в комнате М-21 то, чего там быть не должно.
Иллюстрация: Куколка
Примечание: автор вдохновился артом
Предупреждения: кроссдрессинг, ООС
читать дальше
Глава 1
В комнату М-21 Франкенштейна привлёк настойчивый негромкий стук. Видимо, выходя, модифицированный неплотно закрыл окно и теперь оно постукивало при порывах ветра. Вернётся троица охранников не раньше, чем через пару часов, дождавшись, пока Тао переместит и перенастроит камеры наблюдения, проверяя охват всего периметра школы — такое рвение в выходной день Франкенштейн, как директор учебного заведения, считал в высшей степени похвальным. Обычно он не любил заходить к своим подопечным в их отсутствие, но и менять треснувшее стекло из-за такой мелочи ему бы не хотелось. Открыв незапертую дверь и пройдя прямо к постукивающему окну, он плотно закрыл его, повернул ручку до упора, фиксируя положение, и направился обратно к двери. Все это время его не покидало зудящее ощущение какого-то нервирующего несоответствия — что-то в комнате казалось ему странным. Что-то неправильное? Что-то не на своём месте? Что-то лишнее? Что-то, что непривычно воспринималось в комнате М-21? Франкенштейн осмотрелся более внимательно — взгляд его наткнулся на маленький тёмный предмет возле ножки кровати. Вот оно! Франкенштейн нахмурился — вроде такая мелочь, но беспорядок всегда раздражал — и нагнулся за маленькой вещицой.
Прошло уже довольно много времени, а он всё ещё неверяще крутил находку в руках, изучая так и этак и не понимая... Не понимая. В очередной раз сняв защитный колпачок, Франкенштейн вновь убедился в своей правоте — помада. Обычная женская помада. Цвета чуть тронутых увяданием розовых лепестков, душистая, с крошечными бороздками на красящей поверхности, словно у владелицы сухие губы, почти новая, если судить по количеству оставшегося стержня и идеальному состоянию футляра, срез острый и односторонний — строптивая дамочка... И эта помада была обронена возле постели М-21. Возможно, даже прямо на неё, а потом футлярчик незамеченным скатился на пол, когда кто-то торопливо поправлял простыни и одеяло... Внутри Франкенштейна поднялось тяжёлое раздражение. Такого от осторожного и замкнутого оборотня он не ожидал. И как давно это длится, интересно? Можно было бы, конечно, поднять записи с установленных в доме камер Тао и увидеть всё самому, но не факт, что М-21 не попросил товарища удалить некоторые из них или, возможно, сам стёр, как некогда затирал отчёты в лаборатории Союза.
Нет, Франкенштейн никогда и не надеялся, что к нему будут приходить за благословением на блуд. К тому же он сам очень долго убеждал модифицированного чувствовать себя здесь как дома. И вот... кажется, убедил. Любопытно, и как же выглядит избранница? Франкенштейн чувствовал, что она ему априори не нравится. Женщина, которая украдкой приходит в мужскую спальню для торопливого буйства страсти, а потом поспешно собирается, перетряхивая свою сумочку на разворошенных простынях, словно за ней гонится стая собак — такая женщина, с его точки зрения, не заслуживала особого уважения. Может, стоит намекнуть на это М-21? Франкенштейн раздражённо задушил в зародыше этот неожиданный и какой-то родительский порыв — Двадцать первый был уже взрослым мальчиком. Очень даже, как оказалось. Наверное, стоило бы оставить футляр там, где он его обнаружил, и постараться забыть обо всём, но Франкенштейн забрал его с собой, намереваясь вручить лично модифицированному и посмотреть на его реакцию. Ну и ещё дать понять, что скрываться всё-таки необязательно. «Так и поступлю», — решил Франкенштейн и опустил в карман маленький цилиндр.
Троица прибыла чуть позже намеченного. Довольный собой Тао распинался о тонкости проделанной работы и уверял, что теперь можно будет точно узнать даже о том, сколько мошек залетело на школьный двор; М-21 и Такео, которым наверняка досталась вся физически-трудоёмкая часть работы, в гораздо меньшей степени пылали энтузиазмом, а ощутив мрачное расположение духа домовладельца, все трое и вовсе поспешно ретировались. Спустя пару минут Франкенштейн постучал в комнату М-21.
— Да? — вопросительно поднял бровь оборотень, закрывая за вошедшим дверь. — Что-то случилось?
М-21 напрягся — не каждый день к нему заглядывал хозяин дома, да ещё и в скверном настроении. Наверняка какие-то тревожные вести. Но почему именно к нему? Неужели что-то связанное с Союзом и Кромбелем?
— У тебя окно осталось открытым, — отстранённо начал Франкенштейн, медленно опуская руку в карман. Такое странное начало беседы ещё сильнее обеспокоило. — А вот это, — Франкенштейн протянул ему небольшой предмет, — наверняка кое-кто хотел бы получить обратно.
М-21 похолодел. Он совершенно точно узнал то, что протягивал ему Франкенштейн на открытой ладони. Вот же чёрт! Да такого в страшном сне не могло привидеться. И как это попалось ему на глаза?.. И почему именно Франкенштейну, а не Тао, который бы лишь от души поржал, или Такео, который просто проигнорировал бы?
— Спасибо, — стараясь не выдать паники и смущения, М-21 осторожно взял протянутый черный кейс.
— Не за что, — сухо ответил Франкенштейн. — И в следующий раз имей в виду: твоя... гостья может не собираться в такой спешке, чтобы не забывать вещи на постели.
М-21 нахмурился, вопросительно глядя на учёного:
— Моя?..
— Почти все проживающие здесь, — не обращая внимания на проскользнувший вопрос, продолжил Франкенштейн заготовленную для неразумного домочадца речь. — Адекватные взрослые люди. И все с пониманием отнесутся к тому факту, что в твоей комнате может находиться женщина...
— Я не... это не... — озадаченно попытался протестовать М-21. Но Франкенштейна уже было не остановить:
— Более того, я признаю тот факт, что в жизни мужчины весьма значительную роль играет женское общество и непосредственно секс...
— Секс? — оторопело повторил М-21, приподнимая бровь. — Чёрт возьми, Франкенштейн... Да это моё!
— Да, именно сек... Что? — Франкенштейн устало помассировал переносицу. На такие глупые отговорки он не рассчитывал. — М-21, — терпеливо уточнил он, — это — помада. Женская помада...
— Да я, вообще-то, в курсе, что это, — насколько можно язвительно прокомментировал Двадцать первый. — И как этим пользоваться — тоже.
— Ты, — Франкенштейн выделил это слово голосом, — пользуешься женской помадой?
— Да... И мне чертовски идёт, — защитным и одновременно вызывающим жестом сложил руки на груди М-21, которого уже начинала злить необходимость третий раз повторять то, что и один раз озвучить было непросто. Да, злость была отличной альтернативой стыду.
От такого странного признания всё раздражение Франкенштейна словно рукой сняло. Он присел на край постели и оперся подбородком о сцепленные ладони. К подобному разговору он не был подготовлен...
— Спасибо, что так откровенен, — пробормотал он.
— Не хочу, чтобы ты и дальше думал, будто я таскаю в твой дом проституток, — с лёгким отвращением в голосе произнёс М-21, опираясь о стоящий возле кровати стол.
— Во-первых, я бы и не подумал о проститутках, — поморщившись, возразил Франкенштейн. — Я бы скорей заподозрил, что у тебя появилась подружка.
М-21 беззвучно фыркнул.
— А во-вторых, это и твой дом тоже. И ты волен приводить, кого захочешь. Если, конечно, это не доставляет неудобств остальным жильцам.
— Да понял я, — попытался усмехнуться М-21. Надо отметить, у него почти получилось.
Франкенштейн молча сидел на постели, глядя на сцепленные перед собой пальцы. Он чувствовал себя растерянным и — ладно, придётся признать — очень бестолковым родителем, который не знает, как реагировать на известие о том, что его мальчик неравнодушен к косметике. С другой стороны, Франкенштейн очень оценил, что М-21 рискнул поделиться с ним своим маленьким секретом, вместо того, чтобы соврать, подтвердив неверную догадку. Надо же: нашему прямому и упёртому оборотню показалось, что быть заподозренным в тайной связи с женщиной гораздо неприятнее, чем признаться в том, в чём он признался. Он... что? Он сказал, что помада принадлежит ему и он ей пользуется. Для чего? Для собственного удовольствия? На спор? В комнате висела недосказанность, и она раздражала обоих. Наконец, М-21 молча пересёк помещение, сдвинул в сторону дверцу шкафа и, покопавшись на одной из полок, вернулся с небольшим тюбиком в руках и протянул его Франкенштейну. Внутри прозрачной упаковки находилась мягкая масса бледно-бежевого цвета.
— Мой шрам, — терпеливо пояснил М-21. — Я думал, что смогу что-то вспомнить из прошлого, если представлю, как выглядел до того, как получил это уродство. Но как-то не сработало, — он криво усмехнулся, в этот раз вполне искренне, глупости собственной затеи. — А теперь, иногда. Довольно редко. Я пользуюсь этим, когда мне хочется ненадолго его скрыть.
— Знаешь... — Франкенштейн задумчиво вертел в руках полупустой тюбик, осознавая всё услышанное. — Я ведь могу просто убрать его. Если хочешь. И это не уродство, — с запозданием сердито поправил он. М-21 лишь отмахнулся от этого замечания.
— Нет, — уверенно ответил он. — Мне не нужно от него избавляться. Я такой столько, сколько себя помню, не хотелось бы терять ещё и это. Просто... иногда хочется о нём забыть. А для «иногда» этот способ вполне подходит — у того, кого я вижу при этом в зеркале, точно нет никаких связей с оборотнями, лабораторией и Союзом, — ироничная ухмылка М-21, обращенного в свои мысли, пробудила во Франкенштейне новую волну навязчивого любопытства. Теперь в голове роились другие вопросы и, раз уж беседа так затянулась и уже приняла столь неожиданный оборот, он не видел никаких причин не выяснить всё до конца.
М-21 резко замолчал, поняв – допизделся. Как последний дурак, допизделся по полной... Он медленно перевёл взгляд на Франкенштейна и почти дословно прочитал в его фанатично поблескивающих глазах свой приговор.
— А могу я, — мягко спросил тот, — увидеть... это?
М-21 мог отказаться. Он чувствовал, что может и что Франкенштейн тогда оставит его в покое — на этот раз. Но проблемы, отложенные на потом, имеют неприятное свойство всплывать снова в самый неподходящий момент, попутно увеличиваясь в размерах.
— Оно того не стоит, — предпринял он довольно слабую, даже на его взгляд, попытку.
— А вот это уже позволь решать мне самому, — нахмурился Франкенштейн. — И после того, как увижу.
На мгновение он забеспокоился, а не слишком ли много строгости пробралось в ответ. Но что уж делать, так он был устроен — исследователь до мозга костей, и он терпеть не мог, когда кто-то пытался делать за него выводы. Однако эта незапланированная интонация, неожиданно, дала нужный эффект.
М-21, сцепив зубы, ответил:
— Возвращайся через полчаса.
— Хорошо, — согласился Франкенштейн, поднимаясь. — И вот это, — он поставил вертикально на край стола кейс с помадой, — я хотел бы сделать сам, если позволишь.
Через условленное время он вновь постучал в комнату М-21.
— Франкенштейн? — послышалось из-за двери.
— А ты ждешь кого-то ещё?
Створка открылась, пропуская его в комнату, и сразу же М-21 поспешно её захлопнул и щёлкнул замком, привалившись к гладкой поверхности — не понятно для чего: то ли в стремлении полностью оградиться от возможного вторжения, то ли просто нуждаясь в опоре. Небрежно-изящным, совершенно незнакомым жестом он отбросил с глаз упавшую прядь пепельных волос и прямо взглянул на Франкенштейна.
Тот смотрел и не узнавал в стоящей перед ним девушке ехидного оборотня. Ровно до тех пор, пока тот, криво ухмыльнувшись, не бросил:
— Ты как будто призрака увидел.
— Скорее, фею, — усмехнулся в ответ Франкенштейн, подходя ближе и оглядывая М-21 с ног до головы.
Признаться, у него упоминание о мужчинах, использующих косметику, первым делом вызывало мысли о перьях и блёстках или, что больше вязалось со звериной сущностью М-21, цветных мехах. Следом в ассоциативном ряду шли средневековые аристократы в напомаженных париках и с напудренными в несколько слоев лицами. На М-21, к счастью, не было ни пушистого боа, ни парика. Одежда на нём была не откровенно женская, а, скорее, унисекс... Неброская, пожалуй, даже намеренно-неприметная: простые джинсы, серая футболка с цветным принтом на... груди? Франкенштейн с любопытством разглядывал легкую выпуклость под рисунком. Присмотревшись, он заметил тянущиеся через плечи за спину тонкие полоски, проступающие сквозь ткань футболки. Не особенно препятствуя порыву собственного любопытства, он протянул вперед руку и провел пальцем, прощупывая бретель. М-21 носил женское бельё под женской одеждой? Взявшись за край футболки, он потянул её вверх, открывая взгляду удививший его предмет. И в самом деле лифчик... такой же неброский, как и вся остальная одежда. Цвет персика, хлопковая ткань, маленькая гладкая чашка, с вставками внутри, если судить на ощупь. Интересно, а ниже что? Руки уже с упорством истинного исследователя расстёгивали ремень на джинсах и сражались с пуговицами. В открывшемся зазоре показалась такая же персиковая ткань. Франкенштейн притянул чуть ближе чужие бёдра, пытаясь рассмотреть получше: гладкую поверхность украшала лишь целомудренно-белая тонкая полоска кружева, пущенная по краю. «Бельё девочки, а не женщины», — подумал Франкенштейн, прежде чем его настойчиво схватили за запястья... Пришлось подавить исследовательский интерес и вернуться к реальности. А в ней... Перед ним стояла прижатая к двери девушка, которой он задрал майку до подмышек, облапал ненастоящую грудь и бесцеремонно забрался в штаны. И этой девушкой был М-21.
— Босс... — осторожно позвал тот. — Твои руки находятся не там, где принято наносить помаду.
— А твой бюстгальтер находится не там, где принято носить грудь, — машинально огрызнулся Франкенштейн, но руки убрал. Без лишней спешки, спокойно и с достоинством.
— Да нихрена подобного, — уверенно возразил М-21. — Делай уже, что собирался, и закончим этот маскарад, — пробормотал он, подставляя лицо и приглашающе поднимая на уровень глаз маленький цилиндр губной помады, другой рукой он поспешно одернул вниз футболку.
Франкенштейн взял футляр из чужих, едва заметно подрагивающих пальцев, и аккуратно заправил за уши М-21 вновь выбившиеся пряди. Лицо перед ним было знакомым и чужим одновременно, и очень привлекательным, следует отметить. Даже по его высоким стандартам М-21 выглядел... милашкой.
— Ты покраснел, — отметил он.
— Так, вроде, есть от чего... — буркнул М-21, застёгивая металлические пуговицы на джинсах и затягивая ремень.
Франкенштейн возражать не стал. Прокрутив основание тубы до упора, он полностью выдвинул цветной стержень и, приподняв за подбородок лицо М-21, примерился к своему «холсту». Шрам и правда почти не был заметен — лишь лёгкая неровность напоминала о нём, но, наверное, это под силу замаскировать только театральному гриму. А вот цвет был совершенно ровный, ни намёка на болезненную розоватость старого шрама. Контур губ был немного затёрт корректирующей субстанцией, так что Франкенштейну предстояло подрисовать его заново. М-21 опустил чуть тронутые тушью ресницы и разомкнул бледные губы.
Франкенштейн повел розовым стиком по податливой поверхности. Ощущения были странными, но приятными... Ему прежде доводилось только видеть, как красятся женщины, и пробовать помаду с женских губ, а вот наносить её на кого-то самому было в новинку. Но руки врача есть руки врача, так что ни одним дрогнувшим движением он не смазал краску, даже в опасно-неровном месте скрытого шрама. М-21 сжал губы, распределяя помаду движением, таким естественным для любой женщины, но таким непривычном в исполнении угрюмого оборотня. Франкенштейн нахмурился — цвет на коже был совершенно иным, едва заметным, почти прозрачным, оставляющим на губах лишь естественную для молодой здоровой девушки розоватость и призывный влажный блеск. Но ему хотелось больше цвета. Франкенштейн вновь коснулся помадой губ и надавил чуть сильнее, приминая скользящую розовую кожу, и вдруг стик подломился у самого основания и, кувыркнувшись между поспешно подставленными пальцами М-21, упал на пол. Раздался тихий деликатный стук.
В глазах Двадцать первого при этом звуке мелькнуло нечто похожее на облегчение — неловкая пытка прекратилась. Он выскользнул из заключения между Франкенштейном и закрытой дверью и подошел к столу. Франкенштейн наклонился и поднял с пола сиротливо лежащий кусочек спрессованной душистой розовой субстанции, в его руке тот начал подтаивать, оставляя цветные разводы.
— Извини, — он чувствовал себя так, словно сломал чужую игрушку. Очень-очень личную игрушку. И, вообще-то, так оно и было.
— Да забудь, — вернувшийся М-21 бумажной салфеткой взял из его ладони отломившийся кусок, тщательно отерев запачкавшиеся пальцы, и, завернув сверток плотнее, отправил в мусорное ведро. — Ну что, увидел всё, что хотел? Может, теперь оставишь меня, чтобы я мог всё это снять?
— Почему так поспешно? — удивился Франкенштейн. Ему показалось досадным, что этот старательно созданный очаровательный образ просуществует так недолго.
— А что, предлагаешь к обеду так спуститься? — язвительно приподнял бровь М-21.
Франкенштейн перебирал в голове возможные варианты.
— Давай прогуляемся, — задумчиво предложил он, наконец. — В качестве извинения за испорченную помаду подберём замену.
— Ты шутишь? — теперь М-21 смотрел на него, как на опасного сумасшедшего. — Да ни за что в жизни я не пройдусь по дому в таком виде.
Франкенштейн мгновение обдумывал возражение.
— А как ты выходишь обычно? — деловито осведомился он.
— Выбираюсь через окно, — фыркнул оборотень.
— Правда?
— Нет! — М-21 одновременно ощущал беспомощное отчаяние и желание рассмеяться. — Я… я никуда с тобой не пойду, и точка, — отрезал он. — Ты привлекаешь слишком много внимания.
— Я привлекаю?— удивился Франкенштейн.
— Босс, быть дурачком тебе не идет, — осуждающе нахмурился Двадцать первый. — Слушай, да это же сумасшествие, — обратился он к более разумным доводам. — Выходной день, толпы народу — все школьники шатаются по городу. Ещё не хватало столкнуться с твоими учениками. Как ты планируешь им объяснять, что это с тобой за девка, сложением и внешностью похожая на школьного охранника?
— Не «девка», а «девушка», — поправил Франкенштейн, но под негодующим взглядом поспешно сдался. — Ладно. Убедил. Сегодня никуда не пойдём.
После этого он позволил подтолкнуть себя к выходу.
— А ты не приврал, — задумчиво бросил он уже у самой двери. — Тебе, действительно чертовски идёт.
Хорошо, что через закрытую дверь не было видно, как М-21 покраснел даже сквозь слой макияжа. И что это, чёрт возьми, было ещё за «сегодня» перед «никуда не пойдём»?..
Глава 2
Франкенштейн снова вспоминал комнату М-21 и сероглазую девчонку, носящую персиковое бельё и розовые домашние тапки. Он упорно пытался понять, что в этой картине не даёт ему покоя. Это если не касаться самого вопроса переодевания. Но за свою богатую событиями жизнь он давно уже привык к разнообразию человеческих фетишей. Кто-то любит подчинять, кто-то — подчиняться, кто-то — трахаться в парках, а их домашний оборотень, вот, — наряжаться в девушку. Не самая страшная подвижка в мозгах, которая может случиться у подопытного образца, между прочим. Вот только, что же не давало покоя Франкенштейну, несмотря на философское отношение к чужим странностям?
Пребывая в раздумьях, он сложил аккуратной стопкой на краю стола подписанные документы и надавил на кнопку селектора.
— Господин директор? — отозвался приятный женский голос.
— Зайдите на минутку, — обратился Франкенштейн к невидимой собеседнице.
Через пару мгновений раздался осторожный стук в дверь, и в кабинет вошла секретарь.
— Передайте, пожалуйста, на исполнение, — указал он на собранную стопку.
— Слушаюсь, — девушка взяла документы и, вежливо склонив голову, вышла.
Франкенштейн бегло отметил новую причёску и небольшую брошь-булавку на офисном пиджаке. Даже не нарушая рамки делового стиля одежды, его секретарь умела разнообразить свой холодно-строгий офисный образ.
Вот оно! Франкенштейн, кажется, поймал свербящую нестыковку: он не любил дилетантизма и полумер. Если уж переодеваться в женщину — то переодеваться в женщину... А то, что показал ему М-21, было просто подделкой. Сырой, грубой, непродуманной работой. Никакого внимания к деталям, лишь костяк, на котором так и не вылепили обещанное произведение искусства. А ведь с такими природными данными, как у модифицированного, можно было создать настоящий шедевр! Женщину, которая будет покорять одним взглядом и лишать дара речи лишь поворотом головы, а М-21 спрятал её в джинсы и растянутую футболку. Это всё равно, что оправить бриллиант медной проволокой. Но вот при должном подходе к вопросу...
Новая идея захватила Франкенштейна мгновенно и полностью.
Несущий дежурство на территории школы «бриллиант» даже не догадывался, что ему сулит тайно разгоревшийся энтузиазм босса.
Вспоминая произошедшее, М-21 не мог понять, кой чёрт дёрнул его демонстрировать Франкенштейну «себя» в полной «экипировке». Ведь вполне можно было бы ограничиться и одним лишь накрашенным лицом — тот большего и не требовал, так ведь? Так нет же... вырядился, как кукла. М-21 мысленно фыркнул сравнению, но возразить было нечего — по собственной глупости оказался втянут в дальнейшие неловкости... И поделом. Знал же, что Франкенштейн — настоящий маньяк, когда дело касается чего-то им ещё неизученного. Иногда во время обследований у М-21 даже мелькала мысль, что учёному огромного труда стоило удержать себя и не запустить ему ладонь в брюхо по локоть и не покопаться там в своё удовольствие, мурлыкая что-то удовлетворённое и наполняя помещение тёмной аурой настоящего психа от науки, так чего удивляться тому, что тот полез потрошить на нём одежду? Губы ещё красить ему взялся... А потом ещё и на прогулку пытался вытащить. И это вот вообще выглядело чертовски ненормально! Хотя, уж точно, не более ненормально, чем он сам в лифчике и с тушью на ресницах...
М-21 и не заметил, как это зашло настолько далеко. Франкенштейну он не соврал: изначально он и правда пытался только представить себя без уродующего шрама. Потом как-то отметил, что один лишь фарфорово-ровный тон смотрится жутко, словно лицо покойника, лишенное краски. Ещё позже оказалось, что даже минимальный макияж на мужике смотрится даже более жутко, чем мертвецкий вид, поэтому пришлось завершить образ женской одеждой. А после... Ну не торчать же в доме в таком виде, да? Так можно и на глаза кому-нибудь случайно попасться. Каждый шаг в цепочке казался вполне логичным, странным выглядел лишь конечный результат. Двадцать первый еле заметно тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли, словно муху, и продолжил обход. За прошедшие несколько дней его беспокойство немного ослабло. К исходу недели с момента происшествия он уже почти уверился, что оно тот случай не будет иметь никаких последствий. Как же, как же...
Конверт с жёстким прямоугольником внутри Франкенштейн вручил ему со словами: «Окажешься на месте — выходи на связь» — начало, не обещавшее подвоха.
В конверте оказались записка с адресом и карточка электронного ключа. На удивление, указанное место было не лабораторией в подвале разрушенного здания полузаброшенного района, а жилым кварталом. Остановившись у нужной двери, М-21 набрал номер Франкенштейна:
— Я на месте, — отчитался он.
— Проходи внутрь, — отозвался голос Франкенштейна. Двадцать первый провёл картой по распознавателю.
— Что это за объект? — поинтересовался он.
— Моя резервная недвижимость, — услышал усмешку на том конце линии.
— Хм?.. Этого убежища не было в том списке, что ты нам оставлял, — отметил М-21, проходя внутрь жилища.
— Это не убежище, — мягко поправил Франкенштейн, откидываясь на спинку кресла в своём кабинете. — Это просто квартира.
— Я внутри, — сообщил ему М-21.
— Отлично, — Франкенштейн мысленно пытался представить, как настороженно озирается модифицированный в небольшой прихожей. Может быть, даже принюхивается. — А теперь к делу: поскольку в прошлый раз ты так и не дал мне возможности загладить свою оплошность, я повторяю приглашение.
— К-какое приглашение? — он почти мог прочесть по этому голосу, как растерянность сменяется ужасающим пониманием, и представить, как Двадцать первый шевелит губами, беззвучно произнося ругательства
— В этот раз — на ужин, — довольно пояснил он в трубку. — Завтра вечером.
— Что мешает поужинать дома? — отчаянно пытался изображать дурачка модифицированный. Наверное, сейчас он сосредоточенно хмурится, прижимая трубку к уху.
— С тобой — ничего, — охотно пояснил Франкенштейн. — А вот с... эмм... как ты её называешь?
В этот раз ответа пришлось ждать дольше. М-21 тяжело выдохнул, прежде чем подать голос:
— Да никак. Я, знаешь, не шизофреник.
«Разумно, — отметил Франкенштейн. — Давать имя своей скрытой сущности — прямехонький и гладкий путь к раздвоению личности. Вот только не следует употреблять медицинские термины, значение которых представляешь весьма поверхностно, особенно общаясь с тем, кто в этом вопросе явно грамотнее тебя. Шизофрения и диссоциативное расстройство идентичности — диагнозы разные, мальчик мой».
— Значит, при встрече мне придётся использовать вульгарные обращения, вроде «дорогая моя», — продолжил вовсю веселиться Франкенштейн.
— И почему ты уверен, что я вообще соглашусь на эту встречу? — М-21, наверное, скептически приподнял бровь.
— А я не уверен, — честно ответил Франкенштейн. — Но если ты откажешь и сейчас, я просто повторю приглашение позже и постараюсь быть более изобретательным в выборе места и способа времяпровождения.
В таком изложении это выглядело почти угрозой. Вроде: не согласишься на ужин — позову на четырехчасовую оперу. «И ведь сделает, зараза», — был уверен М-21. Это как раз образцовый пример того, как могут разрастись и нанести неожиданный удар отложенные ранее проблемы.
— И зачем тебе это сдалось, босс? — отстранённо поинтересовался он.
— Видишь ли, — задумчиво протянул в ответ голос Франкенштейна. — Твоя вторая сторона очень меня заинтересовала, и я хотел бы крепко за неё взяться...
— О, поверь, — ехидно отметил Двадцать первый. — В прошлый раз ты взялся более чем крепко.
Задумчивое хмыканье в телефоне ему не понравилось. Звучало так, словно учёный погрузился в воспоминания о том, как...
— Так... — оборвал воображаемую сцену М-21. — И куда мы идем?
— О, тебе понравится, — мурлыкнул в ответ Франкенштейн. — Одно тихое место — считай, почти закрытый клуб. Так что можешь не переживать: школьников там точно не будет, — закончил он со смешком.
— И в такое место пускают в джинсах? — уцепился за последний шанс М-21, заранее, впрочем, понимая смехотворность попытки, но сказать хоть что-то требовала натура.
— Об этом вопросе я уже позаботился, — тон, которым это было сказано, заставил Двадцать первого насторожиться ещё сильнее. Почему-то он был уверен, что «забота» Франкенштейна ему не понравится. — И оставил для тебя небольшой подарок. Настоятельно прошу воспользоваться им в полной мере. Ключ оставь себе. Тебе ведь нужно подходящее место, где можно переодеться и подготовиться, так?
Двадцать первый тихо выругался сквозь зубы.
— Красивая женщина — это хищница, М-21, — бархатным голосом продолжал между тем Франкенштейн. — Порази завтра всех. Очаруй. Соблазни. Поверь мне, быть серой мышкой тебе совершенно не идёт.
Обещанный «небольшой подарок» был виден сразу при входе — он занимал приличную часть дивана. Белая коробка без опознавательных знаков. Спасибо, хоть без издевательского банта... М-21 с дурным предчувствием снял крышку.
Чтоб тебя! Ну, конечно же, там было платье!
Осторожно взявшись за ткань двумя пальцами, он приподнял его, расправляя и рассматривая... Неужели Франкенштейн предлагает ему натянуть на себя этот кусок скользкого шёлка и отправиться с ним на ужин? У босса внезапно проявился пунктик на переодетых мужиков? Вот уж свезло так свезло...
Чертыхаясь, М-21 забрался глубже в ящик Пандоры. Сейчас он отчаянно жалел, что в прошлый раз умудрился отвертеться от прогулки, променяв пару часов в привычных джинсах и кроссовках на целый вечер с беззащитно-голыми коленками и... чёрт возьми... он с ужасом взял в руки подобранную для него обувь.
Через пять минут он, задумчиво подпирая подбородок, сидел на диване, на котором были разложены платье, обувь, бельё, микроскопических размеров сумка, несколько коробочек с украшениями — всё тщательно подобранное, друг к другу. Уникальная возможность увидеть, какой Франкенштейн представляет свою идеальную спутницу. Да уж, этот маньяк основательно подошёл к вопросу и подготовил всё до последней мелочи. Попаданию в размер М-21 даже не удивился. В конце-то концов, учёный исследовал каждый квадратный сантиметр его тела — подобрать подходящую одежду наверняка не было проблемой.
В самом углу коробки даже обнаружились небольшая россыпь косметических средств, которую он проигнорировал, потому что большей частью находившихся там предметов никогда не пользовался, и маленький стеклянный флакон. Духи? Да у Франкенштейна, кажется, настоящий бзик на дамских штучках. «А может он сам... того, — нервно подумал М-21, — всегда мечтал побывать в женской шкуре?» Хотя, нет, конечно... Знание составляющих женского образа — это вопрос опыта, которого у босса наверняка накопилось предостаточно за пару-то тысяч лет. Хотя до этого он сам мог бы додуматься. Ведь приходящие в гости в Райзелу Юна и Суйи тоже почти всегда пахнут по-разному. М-21 осторожно сунул нос во флакончик. Так вот как, на взгляд Франкенштейна, должна пахнуть женщина, которую он приглашает на ужин... Любопытно. М-21 принюхался. Сладко и одновременно с ядовито-манящей горечью. Мягко. Немного по-животному. Как он там сказал? «Красивая женщина — это хищница», да?
Интересно, сам выбирал? Или это просто популярный сейчас аромат? М-21 постарался вспомнить, слышал ли он хоть что-то похожее на сотнях проходящих мимо него за день школьниц и людей на улицах — и не смог.
Уже по пути домой М-21 осознал, что нервничает. Да куда там «нервничает»! Это было почти что «трусит». Теперь он понял, насколько детской вознёй выглядело его обычное переодевание.
Его редкие прогулки проходили весьма однообразно, без изысков и обычно заключались в том, что он добирался до какого-нибудь кафе из тех, куда приходят быстро перекусить и бежать дальше по своим делам, и, забравшись в тихий угол, украдкой рассматривал людей, делая вид, что читает или копается в мобильнике. У него никогда не было намерения выставлять себя напоказ, скорее наоборот, ему приятно было чувствовать, что он не выделяется и, скользнув по нему взглядом, никто через пару минут и не вспомнит об увиденном.
Были в этих прогулках свои плюсы и минусы. Так, например, находясь среди людей в изменённом виде, он испытывал двоякие чувства. С одной стороны, ему откровенно нравилось, что, глядя на него, люди не прилипают взглядом к шраму, но с другой — его почти бесили взгляды, прилипающие к тому, что у него пониже спины. Мужские взгляды... С лицом-то все понятно — оно чужое, нарисованное — пускайте слюну, если так приперло, но вот жопа, уж извините, была его родной. И осознавать, что на неё пялятся, как на кусок мяса в витрине, ему не нравилось.
А то, что предлагал сделать Франкенштейн... переворачивало всё с ног на голову.
Нарядиться вызывающе, как шлюха на ярмарке, выставив напоказ как минимум половину себя, отправиться в такое место, где они будут долго сидеть под изучающими взглядами, да ещё и вместе с Франкенштейном, который и так притягивает к себе внимание, словно магнит, с его-то фигурой и холёной физиономией... В этот раз М-21 предстоит оказаться не просто куском мяса на витрине. Да его, как спутницу такого красавчика, будут изучать, словно под микроскопом! И какова вероятность того, что в нём не разоблачат переодетого мужчину? Становиться виновником такого пятна на репутации босса равносильно смертному приговору. М-21 вздрогнул от лёгкого чувства мнимой опасности, будоражащим холодком пробежавшего по спине.
Чтобы никто не заподозрил подвоха, ему придётся как следует подготовиться и сыграть отведённую ему роль безупречно. Ну и чёрт с ним, решил М-21. Он наденет, нацепит, набрызгает и намажет на себя всё, что требуется, и сходит на это чёртово свидание. Вот правда с пунктом «намажет» в этот раз ожидались сложности — судя по количеству разных карандашей, кисточек и коробочек с разноцветным содержимым, явиться на ужин только при помаде и с тушью на ресницах сочлось бы недопустимым. Но это мелкие технические детали, а ему главное — не запороть основную идею. Он столько разыгрывал перед союзом роль забитого слабака, чтобы избегать пристального внимания, сейчас весьма успешно справляется с ролью школьного охранника и посудомойки. Так неужели он не сможет на один вечер примерить образ роковой красотки. Поразить? Очаровать и соблазнить? Ну что ж, готовьтесь. Берегись, Франкенштейн — на завтрашний вечер ты получишь в своё распоряжение очень игриво настроенную хищницу, которая будет строить глазки, вздыхать, провоцировать и поддразнивать.
— Ещё и на шею повешусь, — мстительно загадывал М-21. — И на ногу наступлю прямо вот этой острой щепкой.
А если в общем итоге он будет выглядеть как посмешище — пусть стыдно будет Франкенштейну за выбор спутницы.
Глава 3
К тому моменту, как М-21 буквально заставил себя выползти из такси, доставившего его к месту назначения, от его бравады не осталось почти ни следа. Какие поддразнивания? Какое, к чертям, очарование и игривость, когда такое ощущение, что у тебя не только колени, но вся, нахрен, задница в тонком бабском белье на виду! Да, он дома добрых полчаса прокрутился у зеркала, чтобы убедиться, что «кусок скользкого шёлка» цвета кожи, тронутой легким загаром, оказался весьма пристойной длины, выемка ворота спереди не особенно низкая и надежно прикрывает искусственную грудь, на спине — чуть глубже, но в пределах разумного, не выставляет напоказ белья, то, что нужно скрыть пониже пояса, не обтягивает, даже короткий рукав есть. Но! Огромная разница между тем, чтобы рассматривать себя самому, в одиночестве, под прикрытием стен и замков, и тем, чтобы оказаться во всем этом... на людях.
В подол платья хотелось вцепиться наманикюренными ногтями, натянуть пониже и придержать при каждом легком дуновении ветра, руки чувствовались почти голыми, и их хотелось прикрыть, а, чёрт возьми, того, что творилось под юбкой, не передать никакими словами. Ощущение полной всеоткрытости и какой-то беззащитности. «Юбки — зло!» — определил для себя М-21. Но ещё большей, практически безграничной ненавистью он проникся к чулкам. И к Франкенштейну — за выбор. Ладно бы колготки. Пусть и тонкая, почти невидимая сетка, но хоть какое-то дополнительное прикрытие. А это? Мало того что не греет и ничегошеньки не прикрывает там, где очень хочется прикрыть, так ещё и все время заставляет дергаться, проверяя, не показался ли край из-под юбки. И хотя, небо свидетель, он натянул их настолько высоко, насколько было возможно, не порвав ткань, но всё равно отчего-то казалось, что по гладкой коже ног это орудие пыток так и норовит соскользнуть ниже допустимого. Отдельным ужасом была обувь, естественно — на каблуках. И пусть не настолько уж всё было плачевно: боец есть боец и равновесие держать может даже на этих тонких щепках. К тому же, Франкенштейн великодушно выбрал не десятисантиметровую, а вполне совместимую с жизнью высоту, но все равно, вставать на них впервые было настоящим испытанием, да и походка у него при этом, надо полагать, была далеко не модельная... В общем, на свидание М-21 прибыл взвинченный, злой, как чёрт, и с ощущением лёгкой паники, зарождающимся в голове. Франкенштейн, уже ожидавший его на подъездной дорожке, галантно подал руку, помогая выйти из машины.
— Ты опоздал, — его голос звучал весело-удивлённым, пока он оглядывал Двадцать первого с головы до ног.
— Когти долго сохли, — пробурчал тот, заставляя себя не ёжиться под взглядом.
— А покажи, — моментально переключил внимание Франкенштейн на не отмеченную при первом взгляде область.
— А давай сначала зайдём, — оборвал М-21 исследовательский припадок. Франкенштейну-то хорошо: на нём брюки, рубашка, пиджак... Словно поняв скрытый в его словах смысл, учёный предложил «спутнице» локоть для опоры и повёл в сторону входа.
— Только говорить везде будешь сам, — хмуро попросил М-21. — С меня только улыбки и кивки. Общения мне сегодня уже предостаточно.
— Где успел? — полюбопытствовал Франкенштейн.
— В центре, — Двадцать первый зябко передернул плечами от воспоминаний. — Ты же не думаешь, что вот это всё, — он повёл пальцами свободной руки на уровне глаз, показывая, о чём речь, — я сам на себе нарисовал?..
В центре сегодня и вправду пришлось побывать. План был прост: он одевается, основательно замазывает шрам, красится, как умеет, и находит ближайший дамский салон. Там он изображает «щенячий» взгляд, говорит, что опаздывает на свидание и его нужно срочно сделать красавицей, — и ждёт, пока с ним сотворят магию. На деле же, за то время, что он провёл в кресле для посетителей, он мысленно выматерил эту затею столько раз, сколько не доставалось до этого даже чулкам. Вокруг порхали, щебетали, ворковали. Кто-то занимался его прической, кто-то пугающе мельтешил кисточкой перед глазами, кто-то пытался всунуть «осипшей бедняжке» травяной чай. Со всех сторон сыпались расспросы: что за мужчина, как давно знакомы, где встретились, куда идёте? В общем и целом при этом от него не требовалось даже ответов, потому что с губами ему тоже творили какое-то многослойное преображение — дамы сами задавали вопросы и сразу же выдавали десяток предположений в ответ. Неужели среди девушек принято вот так рассказывать о себе всё людям, которых ты первый и последний раз видишь? Спасибо хоть тему интима обошли...
Франкенштейн расспрашивать не стал, он вёл его вперёд уверенно, но мягко. Лестница, коридор, огромный зал с приглушённым освещением, галантно отодвинутый для «дамы» стул. С заказом Франкенштейн тоже разобрался сам, как и обещал, М-21 лишь всё глубже кутался в кокон нервного напряжения, прислушиваясь к невыговариваемым названиям, которыми с такой лёгкостью оперировал учёный. Дождавшись, пока официант оставит их наедине, он честно предупредил:
— Знаешь, пить я не буду.
Если Франкенштейна это и удивило, то вида он не подал.
— А могу я поинтересоваться почему? — просто спросил он.
— Я плохо переношу алкоголь, — М-21 свёл брови, словно вспоминая что-то неприятное. — Может, это влияние модификации или ещё что. Но в первый раз было так хреново, что пробовать больше не возникло никакого желания.
А вот теперь Франкенштейн заинтересовался.
— Почему не сказал раньше?
— Да как-то, вроде, к слову не приходилось, — криво усмехнулся М-21. — Как это должно было выглядеть? Нет, ничего не болит; да, швы затянулись; да чувствую себя нормально; да, кстати, босс, помнится, я как-то выпил бокал пива и у меня мозги чуть не выгорели; да, завтра уже могу идти на работу.
— К слову — не к слову, но о таком нужно предупреждать, — нахмурился Франкенштейн. Кажется, он снова перескочил на учёную волну. — Хотя не вижу никаких причин для беспокойства. Во-первых, тело мы тебе стабилизировали, во-вторых, в результатах анализов нет совершенно ничего подозрительного. Уверен, ты совершенно зря цепляешься за тот неудачный опыт. В любом случае, сейчас я здесь и я контролирую тебя, так что расслабься.
— Ну, тебе виднее, — пожал плечами М-21 и, хотя на наполненный явившимся официантом бокал он смотрел с плохо скрытым подозрением, послушно поднял его в ответ на приглашающий жест Франкенштейна.
— Давай без тостов, а, — отмахнулся М-21, отпивая.
— Ты ни капли не романтичен, — наигранно вздохнул Франкенштейн, и М-21 легко пожал плечами: уж какой есть.
Двадцать первый задумчиво жевал, не различая вкуса, увлёченный своими мыслями. Изысканные подарки, изысканный ресторан, лёгкий ужин, лёгкое вино — выглядит подозрительно похоже на соблазнение. Хотя откуда ему знать-то: его, пса бродячего, никто прежде не соблазнял. Но всё равно, к чему всё это? Для простого извинения — перебор. И этот хищно-чувственный образ — именно так М-21 его для себя определил — Франкенштейн ведь его сам собирал, как мозаику, по своему вкусу. Не мог же он и в самом деле планировать что-то ещё... правда же? Не мог?
Кажется, алкоголь и впрямь подействовал на него несколько расслабляюще. Как, по слышанному им, и должен действовать на нормальных людей. Волнение понемногу отпускало, он только сейчас осознал, что его плечи все это время были напряжены почти до боли, и, наконец, позволил себе расслабить их. Он даже принялся с интересом оглядывать зал и тут заметил это.
На них пялились.
Украдкой, исподлобья, а кто и открыто.
Вон, например, та дамочка не первой свежести с сиськами, размером с баскетбольный мяч, тщательно выроненными в декольте чуть ли не до пупка, буквально пожирала взглядом Франкенштейна, а, проев до самых косточек, перекинулась и на него. И М-21 чётко мог прочесть в её взгляде, так же, как и в её запахе, одно единственное одуряюще-сильное чувство. Зависть! Она, эта увядающая богатая сучка с ожерельем в три ряда, намотанным вокруг шеи, ему, модифицированному мужику, втиснутому в короткое платье, люто завидовала. Его внешности, его возрасту, его виду... его спутнику. Она-то сама тоже была не одна, ясное дело, но сразу становилось понятно, какого рода у этой дамочки отношения со своим кавалером. Потому что честно можно признать, несмотря на размер и доступность взгляду, бюст этот даже у неудачного эксперимента, у которого последний раз с женщиной был ещё до Кореи и всей этой заварушки с гробом, не котировался. На мгновение М-21 попробовал увидеть себя её глазами: и моложе, и красивее, ещё и с таким красавцем. Ведь нужно быть слепым, чтобы не признать, что Франкенштейн в этом зале, наполненном искусственными сумерками, объективно самый привлекательный самец, и никто из присутствующий не годится ему даже в подметки. И этот самый шикарный мужик был его, Двадцать первого, мужиком. Каков набор, а? Да он прямо-таки чертовски везучая сучка. От новой волны обращённой на него злой зависти дрожь прошла по позвоночнику, причём теперь в этой дрожи был ещё и некий оттенок удовольствия. И, поймав направленный на него взгляд, он даже нашел в себе куража и вредности снисходительно улыбнуться. «Выкуси, стерва», — весело подумал он, возвращаясь взглядом к Франкенштейну.
— Ты зачем женщину подвёл к грани инфаркта? — с весёлым укором вопросил тот. — У неё по шее под слоем пудры, кажется, пошли нездоровые пятна.
— Она пялилась на моего мужчину, — фыркнул М-21. — Это раз. Она пялилась на меня — это два. И у неё сиськи больше, чем у меня...
— Ну, допустим, грудь у неё, готов поспорить, не своя, — задумчиво отметил Франкенштейн. — А пялится на нас много кто. Всех планируешь взглядом убивать? Тогда можешь начать вон с того джентльмена, который облизывает взглядом твои ноги с того самого момента, как мы вошли.
М-21 снова ощутил неконтролируемое желание сжать колени покрепче и одернуть юбку. «Что я, блядь, делаю. Платье, каблуки — весь этот фарс... и на что я подписался?» — снова мелькнуло в голове. Но смысл жалеть, если он уже здесь и его уже раздевают взглядом посторонние мужики. Кстати, интересно, а Франкенштейн при этом испытывает что-нибудь, похожее на ревность или такое же вот, как у него, собственническое удовольствие от «обладания» тем, на что у всех текут слюни?
Пока оборотень был погружен в себя, Франкенштейн пользовался возможностью беззастенчиво его разглядывать и восторгаться проделанной работе. В этот раз идеально было всё, не только женская одежда: обувь, аккуратные серьги-клипсы, тонкая цепочка с завитушкой кулона, красиво лежащая на открытых ключицах, изящные часы на запястье, блестящие лаком ногти, вечерний макияж с глазами «в дымке», соблазняющий аромат — все мелочи, которые делают женщину женщиной. Прекрасной, привлекательной и опасной. Интересно, сам М-21 понимает, насколько он сейчас чертовски красив? Оборотень продолжал с осторожным любопытством оглядывать просторный зал, иногда едва заметно поводя плечами, и Франкенштейну даже показалось, что тому хочется провести ладонями по голым рукам, словно в попытке прикрыться. Вот только... это выглядело немного странно. М-21 вообще выглядел странно. Что не так?
Двадцать первый уловил первые тревожные признаки, когда взял не ту вилку, которую планировал. Когда он потянулся рукой мимо бокала — он понял, что дело неладно.
— Ну, пиздец, — отметил он тихо. — Кажется, началось.
Франкенштейн тут же подался вперед:
— Что началось? Рассказывай. И подробно.
— Я... у меня что-то с координацией. Если я сейчас попробую почесать нос, то, наверное, рискую выбить себе глаз...
— Хм-м... Полагаешь, это от алкоголя? А состояние опьянения ощущается? Перед глазами плывет? Ясность мысли нарушена?
М-21 честно прислушался к себе:
— Нет. Только это.
— Как интересно, — промурлыкал себе под нос Франкенштейн. — А ну, давай до дна.
— Ты смеешься что ли? — охренел от такой подставы М-21. Вот так и признавайся этому маньяку в слабостях.
— Молчи и пей, — велел Франкенштейн, доливая вина в бокал. Его взгляд пылал нездоровым интересом.
— Чтоб тебя… — процедил сквозь зубы Двадцать первый, аккуратно и крепко охватывая бокал и осторожно поднося к губам. — И кому ты доверилась, дурочка...
— Ну что ты, — пожурил учёный, наблюдая за М-21. — Это всё ради твоего же блага. Мы собираем новые данные о твоём теле — ни больше, ни меньше.
В этот раз даже ждать не пришлось. Едва поставив опустевший бокал на стол, Двадцать первый понял, что руки лучше срочно положить на скатерть и желательно больше не шевелиться, головой не вертеть, смотреть в одну точку и дышать лучше тоже очень осторожно.
— Ну, моё тело готово, — ехидно ухмыльнулся он. — Как планируешь собирать свои данные? Кровь в бокал или на салфетку?..
— Ну да, конечно, — разглядывая его во все глаза, бормотал себе под нос Франкенштейн, игнорируя подколки. — Замена ацетилхолиновых рецепторов, похоже, сказывается на проводимости дистальных участков аксонов...
М-21 медленно поднял взгляд на Франкенштейна и, видимо, всё его мысли читались там ясно, как день, потому что учёный оборвал свое бормотание на полуслове.
— Всё хорошо, — успокаивающе накрыл он ладонь Двадцать первого своей. — Сейчас я вызываю такси, и мы уезжаем.
М-21 мысленно отметил, что «напейся» он раньше, свидание можно было бы сократить ещё сильнее. Вызвать такси, передать официанту карту для расчёта — всё это заняло у Франкенштейна от силы пять минут, и вот он уже стоит рядом, предлагая Двадцать первому локоть для опоры.
— Идём осторожно и медленно, — велел он, и М-21 неспешно поднялся, опираясь на его руку. Мир не вращался, не тошнило, в голове не шумело, но первый шаг он сделал очень аккуратно, стараясь, однако, при этом выглядеть хоть немного естественно. Зал они миновали без приключений, и уже на выходе Франкенштейн мягко перехватил его за талию.
— Франкенштейн, — осторожно уточнил М-21. — Ты что, меня лапаешь?
— И в мыслях не было, — с улыбкой опроверг учёный, но руки не убрал. — Я помогаю своей захмелевшей спутнице добраться до такси. А начнешь дурить и брыкаться — закину на плечо и потащу так.
Искушение наступить острым каблуком Франкенштейну на ногу было чрезвычайно велико. Удерживало лишь то, что М-21 не был уверен в том, что попадёт, а выглядеть ещё глупее, чем сейчас, не хотелось. И на плечо не хотелось тоже.
Первым, что бросилось в глаза в салоне такси, была тонированная перегородка между водительской и пассажирской частью.
— Ты специально такое отыскал что ли? — удивился М-21 и хотел слегка постучать костяшками пальцев по тёмному стеклу, но слишком сильно подался вперёд и чуть не свалился с сидения, ткнувшись в стекло носом. — Твою мать...
В последний момент его успели крепко перехватить поперёк живота.
— За тобой глаз да глаз нужен, — пробормотал Франкенштейн на ухо, прижимая спиной к груди и касаясь дыханием виска.
— На мне просто опыты в общественных местах ставить не надо, — огрызнулся М-21 и попытался отбрыкаться от объятий, но Франкенштейн держал крепко.
— Ну прости-прости, — тепло выдохнул он куда-то в затылок Двадцать первому. Его пальцы осторожно пропутешествовали от запястья вверх к нежной коже внутренней стороны локтя, вызывая лёгкие мурашки, рука на животе стала ощущаться тяжелее и горячее — это волновало и смущало.
— Меня уже вполне можно отпустить, — заметил М-21 и пошевелил плечами на пробу в попытке отстраниться, а получилось так, словно ласково потерся.
— Нет уж, — мягко усмехнулся Франкенштейн в самое ухо, пальцы его уже поглаживали покоящийся на груди кулон. — Мне так спокойнее, — зарылся он носом в растрепавшиеся пряди. — По крайней мере, буду уверен, что ты не разобьешь себе нос при первом же повороте.
Вот уж чего не ощущал М-21, сграбастанный в жаркие объятия, так это спокойствия. Спиной он чувствовал горячую крепость Франкенштейновой груди, а его проворные пальцы уже гладили открытое горло Двадцать первого.
— Франкенштейн, — тихо позвал он.
— Ммм?..
— Но сейчас-то ты точно меня лапаешь... — постарался он развернуться и обличительно посмотреть в наглые глаза учёного.
В этот раз возражения не последовало. Едва касаясь, Франкенштейн обвел пальцем контур его губ, задержался на месте шрама, попытался на ощупь провести по нему, но М-21 раздражённо дёрнул губой — он не хотел сейчас вспоминать о собственном уродстве, поэтому, подавшись вперед, с лёгким рычанием зажал палец зубами. Кажется, вышло сильнее, чем рассчитывал, потому что...
«Ой!» — только успел выдохнуть он, когда Франкенштейн резко его развернул и втащил к себе на колени, усаживая лицом к лицу. Юбка поползла вверх по разъехавшимся, обтянутым шелковистой гладью чулок бёдрам, и М-21 судорожно вцепился в подол.
— Верни меня на место, — возмущённо потребовал он.
— А мне кажется, ты прекрасно смотришься именно на этом месте, — оглядывая его тягучим взглядом, промурлыкал Франкенштейн и в следующую секунду, потянувшись вперёд, тронул губы М-21 мягким, вкрадчивым поцелуем. Чёрт... это было уже ожидаемо, но он всё равно напрягся, почувствовав, как губы касаются его губ, а широкие ладони скользнули на спину и тепло обосновались там, мягко поглаживая: одна — между лопаток, другая — на талии. Бережно, но крепко. «А всё это ещё можно свести к глупой шутке или уже никак?» — ещё подумал М-21, но с растерянностью осознал, что не хочет проверять. Сидеть вот так, в тёплых объятиях было... здорово. Может, это странное влияние наряда, алкоголя или, может быть, самого Франкенштейна. А может, тягучий запах, оживший на разгорячённой коже, вскружил голову. Но сейчас не хотелось быстрее вернуться домой и смыть с лица все следы «преступления». Хотелось, чтобы такси ехало помедленней и подольше, пока его спину ласкали сильные пальцы... М-21 осторожно, стараясь контролировать силу движений, закинул руки за шею Франкенштейну, вжался фальшивой грудью и приглашающе приоткрыл рот, заводясь от собственной сумасшедшей дерзости. Было странно чувствовать, как чужой подвижный язык проникает внутрь, изучающе касаясь зубов, мягко поглаживая нёбо. М-21 не знал, как подстроиться под эти касания, но лизал и поглаживал в ответ, стараясь при этом ненароком не сжать зубы. Исследующий поцелуй всё не заканчивался, и М-21 почувствовал, что голова начинает кружиться из-за задержанного дыхания, колени, скользя по сидению, разъезжаются ещё сильней, а спина изгибается под ладонями Франкенштейна. Ему нравилось быть объектом подобного исследования и нравилась приятная накатывающая слабость. Надо же, он и не знал, что рот — такое чувствительное место. Сам не замечая, он довольно улыбнулся, склоняя голову набок, чтобы удобнее было целоваться, сильнее распластываясь по груди Франкенштейна, бесстыдно усаживаясь почти заголившейся задницей ему на колени, зарываясь пальцами в его волосы. Внезапно, тот слегка отстранился и ревниво уставился на припухшие губы М-21.
— Тебя когда-либо прежде целовал мужчина? — подозрительно спросил он, отбрасывая с лица Двадцать первого упавшие серые пряди.
М-21 немного удивился — и прямоте поставленного вопроса, и тону. Не желая выныривать из приятного лёгкого марева, он только слегка мотнул головой.
— Не доводилось, на моей памяти, — ответил он, ласкаясь о чужие губы. — А ты... — осторожно прикусил он нижнюю и сразу же зализал укус. — Мужчину прежде целовал?..
— Бывало, — выдохнул учёный и спустился ласками на открытую шею М-21.
— Ну, — глубокомысленно откинул тот голову, попутно вжимая ногти в чужие плечи. — То-то я смотрю, справляешься ты неплохо...
М-21 откинулся назад, опираясь голыми лопатками о холодную перегородку, ёрзая на коленях Франкенштейна и притягивая его к себе за лацканы пиджака. И тот словно сорвался с цепи, прижимая к себе до хруста костей, с жадностью набрасываясь на подставленные влажные губы. Движения стали глубокими и сильными. М-21 отметил, что если прежде Франкенштейн его изучал, то теперь — практически трахает языком в рот. И эта мысль послала горячую волну вниз живота. И не только это... их тела словно сами собой изгибались, подстраивались друг к другу каждым изгибом, притирались и двигались в едином весьма недвусмысленном ритме. М-21 давно уже плюнул на задравшуюся юбку, явившую-таки миру резинки его чулок, коленями он сжимал бёдра Франкенштейна, ритмично проезжаясь пылающей промежностью по тонкой ткани его брюк. Волны безумия кружили голову, снизу тоже поднимался неконтролируемый жар. М-21 тихо застонал, бездумно хватаясь пальцами за спинку сидения позади Франкенштейна, впуская чужой язык ещё глубже, прижимаясь пахом ещё теснее, вжимая в обрисовавшуюся под брюками эрекцию Франкенштейна собственное, приподнимающее подол платья возбуждение. Тот зарычал в ответ, сильнее стискивая объятия, и одна его рука скользнула с талии на задницу М-21, сминая ягодицы и поглаживая между ними сквозь ткань и бельё. У Двадцать первого плыло перед закрытыми глазами от недостатка кислорода, лицо пылало, колени подрагивали, всё тело словно превратилось в один пульсирующий комок оголённых нервов, и он вдруг с неожиданным ужасом осознал, что трясёт его не от напряжения и не от мнимого удушья... Чёрт! К нему слишком давно никто не прикасался... Ещё пара секунд в таком положении — и он безвозвратно испачкает подаренное платье! М-21 попытался было отстраниться от Франкенштейна, но столкнулся с незапланированным сопротивлением собственного тела — руки казались слабыми и тяжёлыми и упереться ими в чужие плечи вдруг показалось задачей невыполнимой... Он сам был смущён и почти испуган настолько яркой и неконтролируемой реакцией собственного тела, но в то же самое время внутри него нечто жадное и томное, приманенное обещанием удовольствия, заставляло двигаться быстрее и резче, раскачиваясь на коленях Франкенштейна. «Довыёбывался...» — ещё мелькнуло в мыслях М-21, прежде чем пальцы учёного нырнули по ткани платья глубже между ягодиц и нажали на какую-то точку почти под самыми поджавшимися яйцами... М-21 замычал, вырываясь из бешеного поцелуя и, едва не прикусив язык Франкенштейна, ещё отметил, как удлинившиеся когти вспороли чехол сидения, дёрнулся всем телом и с тихим удовлетворённым всхлипом запрокинул голову — в промежности растекалось тепло. Он кончил... Как какой-то неопытный пацан — прямо в трусы, не прикоснувшись к себе, от одних только умелых движений языка во рту и близости чужого тела. Головокружительно. И постыдно...
М-21 попытался сползти с учёного, избегая встречаться с ним взглядом и восстанавливая дыхание. Тот заботливо поддержал его за талию, ссадил со своих коленей, свободной рукой аккуратно отбрасывая волосы с пылающего лица и успокаивающе поглаживая по алеющей скуле.
— Приехали, — прокомментировал он.
— Вот уж точно, — обалдело подтвердил М-21.
Такси остановилось, и М-21 принялся нервно теребить ручку двери. От его лица, казалось, можно прикуривать. Франкенштейн поспешил выбраться и открыть «леди» дверь. С тяжёлым вздохом посмотрев на нетвердо-стоящего М-21, он молча подхватил его на руки.
— Ты обещал на плечо закинуть, — тихо возразил тот, но брыкаться даже не попытался. Такой М-21, пристыженный, почти послушный и сгорающий от смущения, был настоящим сокровищем. И Франкенштейн внезапно ощутил почти болезненное разочарование от осознания того, что сейчас ему придётся развернуться и отправиться домой в одиночестве, оставив теплого оборотня разоблачаться в пустой квартире...
Но ему, всё-таки придётся.