Мини с ФБ-18

[Shntriss-express]

Название: Было-не было
Автор: Shantriss
Бета:  Timeriver
Размер: мини, 1033 слова
Пейринг/Персонажи: Франкенштейн/М-21, Тао, Такео
Категория: преслеш
Жанр: юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: неудачная шутка М-21.

В приятной полутьме гостиной М-21 следил взглядом за каплей, медленно ползущей по боку запотевшей бутылки. На соседнем диване, забравшись с ногами, кайфовал Тао и более пристойно потягивал пиво Такео. Двадцать первый подцепил свою бутылку. Напиться, конечно же, никто из них не мог, но, если позволить себе поддаться атмосфере общей расслабленности, то вполне можно поверить, что ты немного захмелел.
- Знаешь, М-21, - внезапно подал голос Тао. - Мне вот не дает покоя один вопрос.
- Ну валяй, - Двадцать первый встряхнул бутылку, проверяя остаток.
- Точнее, - затрещал хакер, - мы с Такео поспорили, и, если я окажусь прав, он должен мне одну восхитительную малышку. Ну, то есть оплатить её приобретение …
- Не тяни, а то передумаю, - оборвал его М-21.
- Ну, вот смотри, - чуть посерьезнел Тао. - За все то время, что мы находимся в доме, мы ни разу не видели, чтобы Франкенштейн хоть раз был замечен в обществе женщины.
- Я тоже, - бросил М-21, пытаясь угадать, куда вырулит эта речь.
- А мужчина он видный, красавец, в самом расцвете сил. Вот честное слово, был бы я бабой, я бы просто от одного только его вида терял голову и трусики. И наверняка же многие дамочки вокруг него увиваются, глазки строят, помада поярче, юбки покороче и все такое. Но подружки у него все равно как не было, так и нет. Вот я и предположил, что может быть он, ну … не по этой части. И вот ты же живешь в этом доме дольше всех нас и…
- В обществе мужиков я его тоже ни разу не видел, если вопрос в этом.
- Да нет, - замахал руками Тао. - Я имел в виду: а ты сам с ним - не?
- Чё?.. - охренело моргнул М-21.
- Спишь ты с ним или нет? - подал голос молчавший до этого Такео, внося конкретику, хотя М-21 и без подсказки уже сложил два и два. Уж дураком-то он не был и, чего скрывать, сам понимал, как, должно быть, странно выглядит со стороны его положение. Ни имени, ни прошлого, и нате вам: с улицы – и сразу во внутреннюю службу престижной школы. Да ещё и живёт не где-то, а в доме Франкенштейна. Не раз и не два на работе краем чуткого уха ему случалось ловить шепотки о том, что Директор пристроил в службу охраны своего бойфренда. Немного пригасило эти разговоры лишь появление еще двух новых сотрудников. Как бы ни любил народ горячие сплетни, но мысль аж о трех директорских любовниках, видимо, заставила их немного занервничать и забеспокоиться уже и о своих задницах. Но как бы то ни было, это были посторонние люди, а здесь - свои. И уж кто-кто, а они должны знать, что если у Двадцать первого и есть в этом доме какие-то особые права, то это доступ к мойке, а отнюдь не к хозяйкой постели. И именно из-за раздражения дурацкими предположениями товарищей, а вовсе не по какой-то другой причине, ему внезапно захотелось над ними приколоться.
- А то, - пожал он плечами, отхлебывая поднагревшееся и ставшее до противного горьким пиво. - Дважды в день, как по часам – утром и вечером.
Он всеми силами старался сохранять пьяно-расслабленный вид, наблюдая за тем, как у Такео вытягивается лицо.
- И иногда еще и в перерыв, - добавил он, словно вспомнив.
- Что, прям в школе? - это Тао подался вперёд и явно жаждал подробностей.
- Да-да… - покивал М-21, откидываясь на спинку дивана. - И спасибо, хоть там обходилось по-быстрому. И без всяких… изысков.
Пририсовать Франкенштейну любовь к извращениям внезапно показалось забавной идеей.
- Реально? - Тао почти светился в полумраке комнаты. Даже интересно, от радости, что "выиграл" спор, или его так возбудила байка? - Так и есть?
- Было…- протянул М-21, решив, что хорошего понемногу, и можно уже съезжать. - Да больше нет.
- Почему? - а это уже заинтересовало Такео.
- По причине непреодолимых разногласий относительно частоты, длительности, сценария, распределения…
- А короче?
- Короче, - ухмыльнулся М-21. - Темпераментами мы с Франкенштейном не сошлись.
Чем плохи были такие «посиделки», так это тем, что запах алкоголя притуплял нюх. Вот и сейчас о появлении в комнате еще одного человека М-21 узнал слишком поздно. Когда чужие сильные пальцы уже вынырнули сзади и крепко ухватили его под подбородок, не позволяя больше проронить ни звука, а глаза сидящего напротив Тао по размеру сравнялись с чайными блюдцами. М-21 отчаянно пожалел, что не может затолкать себе обратно в глотку последние сказанные вслух слова. Ну зачем, сука, было имя-то произносить? М-21 напряженно замер в ожидании: придушит или нет? За распространение лживых слухов, порочащих чужую честь и достоинство.
- Ну почему же сразу: «Не сошлись?» - сладко проворковал сзади и вверху Франкенштейн, и от его медового тона захотелось бежать на другой конец города, а еще лучше – прочь из страны, куда-нибудь в Россию, в Сибирь, например…
- Достаточно было просто сказать, - продолжил между тем Франкенштейн, ослабив захват и поглаживая его горло. - И я был бы намного нежнее.
М-21 еще успел заметить, как открыл рот Тао и подобрался Такео, словно вцепился жопой в диван, а потом его голову запрокинули вверх, так что он мог видеть только потолок и склонившееся к нему подозрительно низко лицо.
Поцелуй Франкенштейна был таким же ненормальным и сумасшедшим, как он сам. Старательно неторопливым, наигранно сладким, демонстративно глубоким, показательно-привычным. Словно они и в самом деле целуются не впервые, словно они взаправду были любовниками… М-21 отстраненно отметил краем сознания, что хер он теперь докажет Тао и Такео, что все это было разводом и неудачной штукой. Их домовладелец только что "перешутил" её на совершенно иной уровень. Да уж, чувство юмора у Франкенштейна тоже ненормальное и сумасшедшие. И губы у него неправдоподобно нежные и пахнут чем-то неуловимо-приятным. Двадцать первый, сам не осознавая этого, вытянул шею, подаваясь вверх, и тут же послышался восхищенный вздох со стороны дивана. Сильно захотелось запустить подушкой кое-кому в голову, но он совершенно точно понимал, что сейчас не посмел бы пошевелить и пальцем, до тех пор, пока ему не позволено будет шелохнуться или вздохнуть. Словно кролик, замерший перед удавом, он мог только подчиняться этому странному гипнозу, чувствовать, как язык Франкенштейна скользил по его губам, смешивая во рту их запахи. Когда его отпустили, он тяжело сглотнул и только потом сделал первый жадный вдох.
- Кстати, - продолжил Франкенштейн все тем же тоном, обрисовывая пальцем контур его губ, и по спине М-21 пробежал холодок нехорошего предчувствия. - Попробовать можем прямо сегодня. Так что вечером – милости прошу в лабораторию.
Это ведь тоже было шуткой? Или не было?
- Но сначала, - Франкенштейн словно впервые обратил внимание на то, что в комнате все это время был кто-то еще, и тяжело посмотрел на расставленные на столе бутылки, – потрудитесь прибрать за собой этот бардак.

Название: Полнолуние ни при чем
Автор: Shantriss
Бета:  Tu*sha
Размер: мини, 1036 слов
Пейринг/Персонажи: Франкенштейн/\М-21
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Единожды в месяц, в ночь полной луны М-21 дает свободу своему внутреннему зверю.
Примечание/Предупреждения: мастурбация, секс без проникновения, фингеринг

М-21 лежит на боку, развалившись поперек живота Франкенштейна, и неторопливо водит ладонью по его напряженному члену. Они трахались, как бешеные, всю прошедшую ночь и, казалось бы, в яйцах должна быть не просто приятная пустота, а настоящий вакуум, но силы на «еще один разочек» у них находятся всегда. Были бы «нормальными», наверное, давно уже дрыхли без задних ног от упадка сил. Но они не нормальные. К счастью – оба. М-21 расслабленно наблюдает за тем, как скользкая головка раз за разом исчезает в его кулаке и появляется вновь. В крови еще чувствуются отголоски зова полной луны, тело все еще немного на взводе и чувства до сих пор обострены. Хотя Франкенштейн утверждает, что все это только в голове Двадцать первого.
***
- Оборотни, - говорит он, – не подвержены влиянию лунных циклов настолько, насколько ты это себе представляешь. Они связаны с ней постоянно, независимо от ее фазы, и то скорее эмоционально, чем физиологически. Если им захочется пробежаться голышом, а захотеться этого им может в любой день месяца, они просто перекидываются и делают это. Если им хочется хлебнуть крови, они идут и охотятся. Если им хочется секса...
- Они просто трахаются, - с легкой усмешкой заканчивает за него М-21.
***
Звучит убедительно. Звучит умно. Звучит трезво. Оборотни, видите ли, живут согласно желаниям и инстинктам, не ограничивают себя месяцами. Как делает это он. Поэтому полный диск луны и не срывает им крышу. Как ему. Не будит в них ненасытного, жадного и голодного до удовольствия зверя, готового... Черт, как же хорошо, что у него есть Франкенштейн. Такой сильный, такой знающий, понятливый, раскрепощенный и замечательно-неустроенный в плане личной жизни.
М-21 начинает двигать рукой жестче и быстрее. Франкенштейн сзади рвано дышит и толкается ему в кулак. Его пальцы внутри Двадцать первого усиливают нажим, и тот довольно фыркает, подаваясь им навстречу.
Франкенштейн с легкостью и энтузиазмом выдерживает эти ежемесячные марафоны. Его модифицированное тело просто восхитительно, и М-21 восторгается, почти поклоняется ему всю эту долгую ночь. Возносит ему хвалу своими руками и языком и исступленно овладевает, с жадностью дорвавшегося фанатика. Франкенштейн стонет и посмеивается. Ему нравится и то, и это. Франкенштейн говорит, что не против, если их встречи будут чаще. Он даже настойчиво рекомендовал бы сделать их, хотя бы еженедельными.
***
- Ты сам загоняешь себя, - качает он головой. – Мысленно назначив себе всего один день свободы в месяц, ты ждешь его, как наркоман дозы. И ломает тебя так же.
- Хочешь сказать, если я стану «ширяться» чаще, это будет полезнее, да? – язвит М-21.
- Возможно, аналогия была не самой удачной, - отмахивается Франкенштейн, - но сама идея...
***
М-21 выныривает из воспоминаний. Возможно, им все-таки следовало поспать хотя бы пару-тройку часов. Но даже мысль о том, чтобы оставить тело без ласки хоть ненадолго в «их» ночь вызывает желание вздыбить шерсть и зарычать, и бесят даже вынужденные паузы между заходами. Он наклоняется вперед и со вкусом облизывает член Франкенштейна, сползает рукой глубже между ног, лениво кружит пальцами вокруг входа. Франкенштейн раздвигает ноги шире, расслабленный и податливый после ночи – Двадцать первый и не вспомнит уже, сколько раз они менялись. «Да ни хрена», - думает он. Дали бы ему доступ к этому телу хоть каждую неделю, да хоть каждую ночь, он точно так же не мог бы оторваться от него даже на рассвете. Потому что это выше его сил. Потому что это — Франкенштейн. И это, действительно, в голове. И, наверное, никакое полнолуние не виновато. Он проводит носом по паховой складке, собирая запах. От Франкенштейна ощутимо пахнет им, Двадцать первым. Он довольно прихватывает губами кожу на лобке и вновь начинает двигать рукой, все ускоряясь. Франкенштейн стонет, остановив на мгновение собственные пальцы, и по руке М-21 ползут мутные капли. Неторопливыми размеренными движениями он продолжает поглаживать член, старательно выдаивая все без остатка, и тщательно собирает сперму в кулак, а после тянется вниз, чтобы помочь и себе. Франкенштейн уже перевел дыхание и продолжает трахать его пальцами, стараясь подстроиться под ритм, с которым дрочит М-21. Он чуть меняет положение, чтобы можно было проникнуть глубже и удовольствие становится еще интенсивнее. Кончает он почти беззвучно, дергая бедрами в сладких судорогах оргазма и размазывая по члену свое семя вперемешку с Франкенштейновым. Удовлетворенно вздохнув напоследок, М-21 припадает благодарным почти целомудренным поцелуем к покрытому бисеринками пота животу и поднимается с постели, направляясь в ванну.
Комната заполнена запахом страсти и секса – ноздри М-21 трепещут, когда он с удовольствием вдыхает этот спертый воздух. Постарались они сегодня. Он бросает быстрый взгляд на кровать, где все еще расслабленно лежит Франкенштейн, простынь, наверное, проще сжечь, чем отстирать. К тому же, Двадцать первый, кажется, еще и подрал ее изрядно. Но с этим Франкенштейн как-нибудь разберется и сам. М-21 как есть, нагишом, перешагивает порог маленькой душевой – не чета тем роскошным ванным комнатам, что находятся вверху на жилых этажах. Здесь, в лабораторных пристройках не место излишествам. Зато, Франкенштейн говорит, что тут можно хоть бомбу взорвать и в остальных частях дома об этом узнают только из его собственных рассказов, и то, если он захочет рассказать.
Взяв с полки шампунь, М-21 принимается тщательно промывать спутанные и слипшиеся от пота и слюны волосы – он вспоминает и почти чувствует, как Франкенштейн ночью вгрызался ему в затылок, прижимая грудью к кровати, заполняя собой, и жарко спрашивал в волосы: не хочет ли Двадцать первый немножко повыть для него. И можно бы было даже обидеться за подобную насмешку над его половинчатой природой, но в тот момент М-21 был слишком занят тем, что самозабвенно кончал на умелые пальцы Франкенштейна.
Двадцать первый тщательно обмывается и растирается полотенцем, разгоняя кровь. Теперь быстро наверх, в свою комнату, и можно будет, как ни в чем не бывало спуститься к завтраку и с натурально сонным выражением лица попросить кофе. Он уже знает, что на работе украдкой будет зевать во всю пасть, щелкая зубами на выдохе и маяться от желания потянуться, прогибаясь в спине, разминая натруженные мышцы и завидуя Франкенштейну. У того есть еще около часа на сон. К тому же, в директорском кабинете он сможет позволить себе и зевнуть, и потянуться, и вздремнуть в комфортном кресле, если захочется. Это вам не с обходом вокруг школы круги нарезать. М-21 принюхивается, остается доволен и расплывается в предвкушающей улыбке, зная, что весь день сегодня Франкенштейн будет пахнуть точно так же – гель на полке всего один. И мысли об этом будут заставлять Двадцать первого вздрагивать от томления внизу живота, хотя «их» ночь давно уже прошла и бурление полнолуния в крови уже должно было почти угаснуть.
Хотя полнолуние, как они оба давно уже для себя поняли, тут и ни при чем.

Название: Подглядывающий
Автор: Shantriss
Бета:  Timeriver
Размер: мини, 3251 слово
Пейринг/Персонажи: Франкенштейн|М-21|Райзел
Категория: слеш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: М-21 подглядывал. Бесчестно и бесстыдно подглядывал в зазор неплотно прикрытой двери.

Можно было бы сказать, что он изучал обстановку в новом месте своего обитания.
Можно было бы сказать, что он надеялся подслушать какие-то упоминания о своей дальнейшей судьбе.
Можно было бы придумать массу убедительного вранья, но сам-то он прекрасно осознавал, что именно делал здесь, под дверью шикарной ванной комнаты в доме Франкенштейна.
М-21 подглядывал. Бесчестно и бесстыдно подглядывал в зазор неплотно прикрытой двери.
В ванной находились Райзел и Франкенштейн, и эти двое были настолько поглощены друг другом, что он даже рискнул приоткрыть дверную створку еще немного.
В огромной ванне, среди облаков душистой пены, расслабленно полулежал Ноблесс. Франкенштейн с закатанными выше локтя рукавами мягкими движениями губки массировал плечи своего Мастера, сидя рядом на приставном стуле. Волосы его были собраны в небрежную косу и перекинуты через плечо. Видимо, они находились здесь давно — все зеркальные поверхности стали матовыми от осевшего пара, словно стеснялись отражать идиллическую картину. Из комнаты не раздавалось ни звука, кроме плеска воды – видимо, эти двое общались по своей телепатической связи. В присутствии Двадцать первого они к подобному мыслеобмену прибегали редко, наверное, из чувства такта, но сейчас они ведь были только вдвоем. А М-21 хотел бы, пусть это и не его собачье дело, но до зубовного скрежета сильно хотел бы узнать, о чем они говорят. О чем вообще могут беседовать два таких удивительных существа в момент подобной… интимности? Какими небрежными изящными любезностями они обмениваются, когда Франкенштейн водит губкой по идеально-гладкой молочной коже. О чем вообще можно думать и говорить, прикасаясь к подобному совершенству? Что можно сказать, когда твоего тела касаются, словно сокровища, поклоняясь каждому лоскуту твоей кожи?
М-21 сжал зубы. Зависть грызла нещадно. Зависть, ревность и злость на самого себя за желание ощутить подобное прикосновение на себе. Со своего места он мог видеть, как Франкенштейн переместился на другой край ванной, приподнял над водой и принялся намыливать узкую ступню. Это было так безобразно красиво. Настолько, что смотреть почти больно. На эту трепетную нежность, бережные прикосновения, эту преданность и поклонение. М-21 крепко зажмурился, выравнивая сбившееся дыхание.
Разве это возможно? Такие чувства еще могут существовать в этом сраном мире?
И рядом он – затаившийся, жалкий, слабый, со своим темным прошлым, мутным настоящим, спутанными мыслями и грязными желаниями…
Прижавшись щекой к прохладной стене М-21 торопливо запустил руку в джинсы, обхватывая напрягшийся член. Стыд, жалость к себе, отвращение и вместе с тем невозможное возбуждение смешались в нем, заставляя кровь приливать к лицу и к паху.
М-21 бросил жадный взгляд в открытый проем – там Франкенштейн, отложив губку, массировал аккуратные, порозовевшие от пребывания в воде пальцы. М-21, прикусывая губу, отвернулся и тяжело привалился лопатками к стене, сильнее сжимая ладонь.
Чистота и грязь. Разделенные лишь ненадежной преградой неприкрытой двери: нечто возвышенно-светлое и нечто животно-низменное.
Задрав свободной рукой короткий рукав футболки, М-21 наощупь нашел почти зажившие царапины на плече. Выпустив когти, он уже заученным движением вспорол поверхность кожи, обновляя старый рисунок там, где его впервые коснулась сила Франкенштейна. Сколько раз он уже делал так с момента их встречи?.. Тогда он словно сошел с ума и теперь жил с этим сумасшествием, отравленный тем самым первым обжигающим прикосновением. Сколько раз обновлял он на себе однажды оставленные отметины и представлял на себе чужие руки?.. Боль лишь обострила удовольствие, и он сполз вниз по стене, продолжая жестко двигать рукой и до скрипа сжимая зубы.
Хорошо, что М-24 не видит, как низко пал его напарник – занимается рукоблудством, подглядывая за своими благодетелями… Теплые дорожки крови поползли по плечу, словно прикосновение, и М-21 излился в сжатый кулак. Несколько секунд. Всего несколько секунд ему нужно, чтобы прийти в себя и пристыженно сбежать отсюда, унося с собой собственный позор, но…
Двери в этом доме открывались совершенно бесшумно, и с этой было так же.
- Мастер говорит, что ты ранен, - Франкенштейн небрежно отбросил с лица налипшую прядь. Взгляд его остановился на бурых потеках крови.
Черт! М-21 поспешно вытащил руку из-за пояса и бегло отер ладонь о ткань джинс. Злая краска стыда кусала лицо и шею. Хотелось провалиться сквозь землю. Да что же он за неудачник, если спалился на… таком? Франкенштейн все еще стоял рядом, ожидая ответа или действия, или… чего? Извинений за непристойное поведение? М-21 резко вскинул голову, готовясь ответить какой-нибудь ядовитой шпилькой, но его порыв запнулся о взгляд Франкенштейна. В нем не было ни отвращения, ни неприятия, ни насмешки. Так смотрят на щенка, прибившегося под твою дверь. Тут и изучающий интерес, и толика жалости, и странное подобие теплоты, и задумчивое «что же делать с тобой-то»? М-21 поспешно отвернулся.
- Переживу как-нибудь, - из резко пересохшего горла слова выталкивались через силу, хотя подобие привычной ухмылки, кажется, изобразить получилось. Он поднялся на подрагивающих от напряжения ногах. Побыстрее. Исчезнуть. Спрятаться. Уползти. Скрыться от этого взгляда. А после…
- Уж постарайся, пожалуйста, - таким же спокойным тоном за завтраком у него просят подать сахар. – Ведь завтра у тебя стандартный рабочий день.
Вот так, да? Как ненавязчиво ему напомнили, что не он тут решает: бежать ему или оставаться.
- Я помню свой график, - кажется, М-21 произнес это резче, чем хотелось. А плевать! Он быстро развернулся, готовясь скрыться в своей комнате. Но прежде, чем он успел сделать хоть пару шагов, Франкенштейн поймал его запястье.
- Погоди.
Да что еще? М-21 обернулся так резко, что, кажется, позвонки шеи недовольно хрустнули.
- Ты же не планируешь заляпать мне кровью весь коридор? – Франкенштейн крепко удерживал его, и капли крови грозили вот-вот запачкать его пальцы. Сдвинь ученый захват немного ниже, он мог бы запятнаться не только этим – от этой мысли у М-21 что-то довольно екнуло в груди и сперло дыхание. Он бегло облизал губы.
- Будь добр отмыться …Прежде чем бежать, - вырвал его из грез голос Франкенштейна.
И в следующую секунду он оказался втянут в наполненное теплым влажным воздухом помещение. Дышать стало еще тяжелее. Ноблесс все еще сидел в ванной, теперь сложив руки на высоком бортике и опершись о них точеным подбородком.
- Тебе больно, - Райзел произнес это, глядя на капли крови на руках М-21, но было ясно, что говорит он вовсе не о разодранном плече.
Позади раздался тихий щелчок закрываемой двери.
- Боль – это нормально, - слегка нахмурившись ответил он. – Для людей.
Руки Франкенштейна легли ему на талию, сжимая ткань футболки, и потянули вверх. М-21 на автомате поднял руки, позволяя раздеть себя.
- Но и нет ничего хорошего в том, чтобы жить одной лишь болью, - голос был ровным и спокойным, как колыбельная.
Руки скользнули по бедрам, и спущенные джинсы упали на пол. М-21 поспешно прикрылся сложенными ладонями. Только теперь, оставшись без одежды, он, кажется, понял, что именно ему предложили. Шок сковал мышцы, не позволяя даже пошевелиться. Он? И здесь?
- Поторопись, пока не замерз – Франкенштейн подтолкнул его в сторону ванной. Сидящий внутри Райзел подтянул колени ближе к груди, освобождая место. Взгляд его изучающе блуждал по телу М-21. Поняв, что не хочет стоять голышом и навытяжку под этим странным взглядом, Двадцать первый, неловко переступив босыми ногами по прохладной плитке, перешагнул бортик и забрался на предложенное место, торопясь скрыться в прикрытии воды и пены. Едва только он уселся, стараясь занимать как можно меньше пространства, чтоб ненароком не коснуться идеального тела Ноблесс, как тот резко подался вперед и положил ладонь на его исполосованное плечо. От неожиданности М-21 дернулся назад, вжимаясь лопатками в бортик ванной. Вода качнулась волной и щедро плеснула через край. Райзел даже бровью не повёл, его пальцы продолжали бережно поглаживать уже начавшие снова затягиваться раны. Отходивший к ванному шкафчику Франкенштейн вернулся. И, едва он снова уселся на прежнее место, Ноблесс перехватил его руку и положил на яркие рубцы, словно призывая тоже проследить узор. Их взгляды встретились где-то над головой М-21, и он снова подумал о том, что они, наверное, безмолвно общаются. И в этот раз они говорят о нем. Пальцы Франкенштейна двинулись по коже, направляемые Райзелом, и Двадцать первый забыл, как дышать. Он, наконец, осознал, где оказался – между кем и кем. Сердце гулко ухало в груди, отдаваясь набатом в ушах.
Франкенштейн сел за его спиной, на своем высоком стуле, расставив ноги – М-21 видит его колени по обе стороны от себя. В голову пришла шальная мысль: если потянуться чуть вверх и запрокинуть назад голову, она ляжет точно на его ширинку. Рука Франкенштейна появляется в поле зрения с губкой и деловито принимается намыливать плечи Двадцать первого. Противоречивые желания разрывают его. Хочется расслабиться и обмякнуть, позволяя вот так мять и потирать себя. И в то же время он чувствует напряжение и разгорающееся возбуждение от одного только прикосновения рук, о которых он фантазировал уже столько ночей.
Тело решило за него само. Тело говорило честнее слов, выгибаясь, подставляясь, позволяя растирать спину и грудь. И М-21 готов был поклясться, что к нему Франкенштейн прикасался иначе. Совсем не так, как к своему Мастеру. Не так эфемерно, не так невинно – более весомо, телесно, возбуждающе. Так не прикасаются к тому, кого обожают и боготворят, но так и не трогают того, к кому равнодушны. У М-21 сжалось горло. Неужели же…
Он перевел взгляд на застывшего напротив Райзела: восхитительно-гладкая на вид кожа, едва-едва порозовевшая от тепла воды, тяжелые от влаги черные волосы, идеальные губы, ярким пятном выделяющиеся на аристократически-бледном лице. Из ниоткуда подкралась оглушающая мысль: а как они будут это делать? Он разомкнул пересохшие губы:
- Я никогда не был… с двумя сразу, - на ходу перекроил фразу М-21, отчего-то устыдившись сказать то, что намеревался сначала.
Тихий смех Франкенштейна разлился у него над ухом.
- Успокойся, - мягко опустил он свободную руку на макушку М-21. - Никто здесь не собирается тебя насиловать.
М-21 мысленно фыркнул. Насилие? Скорее, речь здесь идет о совращении. Причем, совратился он задолго до этого момента. Он резко тряхнул головой, избавляясь от покровительственного прикосновения.
- Это просто купание, - с усмешкой ответил Франкенштейн еще до того, как М-21 успел спросить что-то еще, и вновь принялся ласкать губкой его грудь.
- А если я не хочу… «просто», - М-21 перехватил его за запястье, все еще надеясь получить вразумительный ответ. Что здесь происходит? Чего ему ждать, а на что и не надеяться? Какого черта он вообще здесь делает, если его… не хотят?
- Тогда тебе нужно сказать об этом, - мягко ответил Франкенштейн, не делая попыток освободиться. М-21 едва заметно, словно в ответ своим собственным мыслям, кивнул и потянул чужую руку глубже под воду, к своему животу.
Этого, кажется, было достаточно. Руки Франкенштейна ласкали его уже открыто: шея, грудь, живот. М-21 наконец позволил себе откинуть назад голову, потираясь затылком об обтянутое черным сукном бедро. Зажмурившись от удовольствия, он пропустил тот момент, когда Ноблесс переместился ближе, и чуть не вздрогнул, ощутив прикосновение узкой ладони к своему колену.
В этот момент он вдруг резко усомнился в реальности происходящего. Его, шавку бракованую, в четыре руки ласкали двое самых красивых созданий, что ему доводилось видеть за свою жизнь. Хорошо, что он успел кончить в коридоре, иначе бы уже не выдержал. Решившись, он потянулся вперед, неуверенно касаясь шелковистой кожи на безупречной высокой скуле.
- Тшш…- остановил его порыв Франкенштейн, склонившись и задевая дыханием ухо. - Мастеру этого не нужно.
Да он и сам это понял в ту самую секунду, когда его пальцы соприкоснулись с этим совершенством.
- А что насчет тебя? - М-21 сглотнул и положил мокрую ладонь на колено Франкенштейна.
Не дожидаясь ответа, М-21 пополз рукой вверх по его бедру и тихо хмыкнул, нащупав напряженный член под тканью брюк. Он с нажимом провел по выпуклости и с удовольствием услышал, как Франкенштейн вздохнул над его головой. Если у Двадцать первого и оставались какие-то сомнения, то теперь он окончательно послал их нахер. С членом он обращаться умел - у самого такой же, а дальше… дальше - как пойдет. Подняв очередную волну, он кое-как полностью развернулся и, упершись коленями в дно ванной, положил локти на ноги Франкенштейна и принялся расстегивать его уже наполовину вымоченные брюки. Вода вокруг вновь всколыхнулась, и он почувствовал, как его спины касается мокрая кожа. М-21 скосил взгляд – Райзел, полуприжавшись к нему и склонившись вперед, задумчиво наблюдал за его действиями. Под его пристальным взглядом М-21 немного неловко высвободил возбужденный орган и провел по нему вверх-вниз.
- М-21, - голос Франкенштейна звучал странно, словно предостережение сквозь сжатые зубы. Двадцать первый нахмурился – его просят остановиться? Почему?..
- Продолжай, - изящные белые пальцы тронули его запястье, и уха коснулся шепот. – Ему нравится.
- Мастер… - со стоном прошептал Франкенштейн, и М-21 внутренне зарычал. Он хотел, чтобы сейчас произносили его имя, поэтому сжал пальцы крепче. - Зачем?
- Потому что ты слишком неискренен в том, что касается твоих желаний, - последовал спокойный ответ. - В этом вы похожи, - Райзел легко погладил М-21 по волосам.
- Как давно ты забыл о себе? – снова обратился он к своему человеку. - Сто лет? Двести?
От подобных цифр у М-21 зашлось дыхание. Что за шутки? Да разве такое возможно? Не веря услышанному, он глянул вверх. Взгляд Франкенштейна, устремленный на него, потемнел и М-21 подумал, что, должно быть, очень развратно сейчас выглядит с раскрасневшимся от жары и возбуждения лицом и с членом у самых губ. И, черт возьми… Он, что, действительно будет первым, кто прикасался к этому телу за последние сто лет? Собственный член вздрогну под водой, отозвавшись на эту мысль. Не отводя глаз от лица Франкенштейна, М-21 провел языком по его нежной плоти. Взять в рот готов он пока не был, но и языком-то тоже должно быть приятно, да? Тихий, полный удовольствия стон едва не заставил кончить его самого.
Спину обдало прохладой, и М-21 понял, что Ноблесс отстранился от него и, кажется, выбирается из ванной. Но это его уже мало интересовало. Он хотел Франкенштейна, а не это прекрасное, но такое нереальное совершенство с внешностью хрупкого юноши и силой целой армии, заключенной в одних только тонких пальцах. Сильные руки сжались на его плечах, и его резко вздернули вверх. На лице Франкенштейна явно читалось возбуждение, но взгляд его продолжал сверлить Двадцать первого, словно ища малейшую тень сомнения. Потянувшись вперед, М-21 коснулся языком его напряженных губ и в то же мгновение словно оказался в тисках – Франкенштейн сгреб его в объятия и жестко сковал рот поцелуем. М-21 вцепился в его рубашку, как в последнюю опору. А потом пришла жажда...
М-21 карабкался по Франкенштейну, цепляясь за одежду, тянул на себя, пытаясь завалить в ванну, хоть как-то, наконец, прийти с ним в полное соприкосновение. Тот же отчаянно упирался в борта напряженными руками, удерживая от падения в воду себя и буквально виснущего на нем М-21, потом и вовсе обхватил его рукой за талию и вытащил из воды. М-21 плюхнулся в огромную лужу на полу, но передумал возмущаться, потому что Франкенштейн уже был рядом, на нем и покрывал его засосами. М-21 вслепую потянул его рубашку вниз. Мокрая ткань липла к телу и не хотела сползать. Двадцать первому удалось оголить только одно плечо, в которое он с удовольствием вгрызся. Франкенштейн взрыкнул и рывком перевернул его на живот. Только тогда М-21 заметил, что Райзел все еще находится в комнате. Он успел облачиться в белый банный халат и теперь грациозно опустился на пол перед ним, подогнув под себя ноги. Франкенштейн куда-то исчез и гремел чем-то в огромном шкафчике с шампунями и ванными принадлежностями. Чтобы как-то отвлечься и расслабиться, М-21 ткнулся лицом в колени Ноблесс, восстанавливая сбившееся к черту дыхание. Прохладные пальцы нежно поглаживали его шею в тот момент, когда Франкенштейн вернулся, и М-21 впервые ощутил чужое прикосновение между ягодиц. Касание было влажным и …скользким? Ну да, наверняка в этих шкафчиках, забитых банками и бутылочкам так плотно, словно это полки в супермаркете, нашлось что-то подходящее. Его подготавливали старательно, но без излишней нежности, ощущение чего-то движущегося внутри себя было странным, но не то чтобы неприятным. А вот когда в него вошли по-настоящему, М-21 сжал зубы, сдерживая болезненное шипение. Франкенштейн продвигался медленно, давая привыкнуть к заполненности и растянутости. Потом подался обратно, полностью выходя, и – вдох спустя - снова внутрь, но теперь более гладко. Так он делал несколько раз, видимо, понемногу добавляя той субстанции, которая заменила им смазку – когда Франкенштейн вышел из него в очередной раз, М-21 почувствовал, как ее излишки стекают по внутренней поверхности бедер. Проникновение больше не доставляло дискомфорта, даже наоборот, притупившееся было возбуждение снова начало собираться пульсирующим клубком в животе. Он только не понимал, почему Франкенштейн все еще медлит… Ласкавшие его шею пальцы плавно заскользили вниз по спине, и от этого прикосновения по коже словно пробежали легкие электрические разряды. Добравшись до поясницы, Ноблесс невесомо переместил ладони на его ягодицы и слегка потянул в стороны, словно раскрывая для… Низкий стон Франкенштейна оборвал цепочку его мыслей, а последовавшее за ним вторжение заставило и его самого выдохнуть сдавленное ругательство.
Вот она - причина, по которой Франкенштейн до последнего боялся отпустить контроль над собой. Вот он – результат векового сексуального голода. Вот оно… На мокром кафельном полу, распластав в позе лягушки, Франкенштейн крепко держал его за бедра и имел сзади, въезжая по самое основание. М-21 тихо постанывал сквозь зубы, зарываясь горящим лицом в белую ткань Райзелова халата. Ноблесс сидел на полу, не меняя позы, держал его голову на коленях и гладил по волосам, словно успокаивая боль. Но больно Двадцать первому не было. Даже досаждавшее поначалу жжение давным-давно отступило – видимо, работала регенерация. А сейчас ему было так охуительно хорошо, что это было даже страшно. Хотелось рычать, материться, царапать и скрести когтями. Но перед ним было только неприкосновенное тело Ноблесс, поэтому все, что он смел – это сжимать в пальцах и тянуть зубами полу его халата. Франкенштейн налег сверху, мокрая ткань так и оставшейся поустянутой рубашки ласкала спину, горячий язык зализывал уже затянувшиеся царапины на плече. Ощущения оглушали. Тело словно звенело от заполняющего его удовольствия. Ни с одной женщиной М-21 не испытывал ничего похожего, даже сравнивать казалось смешным. Понимая, что уже на грани, он, оскальзываясь на мокрой плитке, попытался приподняться и просунуть руку себе под живот, но Франкенштейн опередил его, охватив подрагивающий от напряжения член. М-21 всхлипнул и сильнее вцепился зубами в ткань халата. Франкенштейн засаживал все быстрее и резче, впиваясь пальцами глубоко в плоть. По бедрам потекло и М-21 понял – ногтями, до крови. Горячий рот жадно шарил по его шее, и М-21 извернулся, чтобы поймать его в поцелуй. Зубы сжали его нижнюю губу, и во рту стало солоно от крови. Но было уже совершенно побоку. Потому что одновременно с этим его накрыло удовольствием. Франкенштейн последовал довольно быстро, но все еще не спешил выходить из него, расслабленного, горячего, пульсирующего.
Они еще были соединены, когда Райзел заворочался, давая понять, что желал бы встать, и это мигом вернуло их в реальность. Быстро нашарив и протянув М-21 полотенце, Франкенштейн поднялся и завозился с брюками. М-21 тоже встал на ноги и со вздохом повязал полотенце вокруг пояса – на светлой ткани теперь останутся кровавые разводы. Оглянувшись и оценив масштаб учиненного беспорядка, М-21 похолодел. Разлитая вода, с редкими островками еще не осевшей пены. Какие-то баночки на полу, валяющееся в луже полотенце. Франкенштейн в промокшей насквозь, перекрученной и местами порванной одежде с шальным взглядом и кровавыми разводами на губах. И посреди этого болота – безупречно сухой Райзел в идеально-белом халате. М-21 не смог удержаться от усмешки – мухлевал с магией, чистюля.
Райзел едва заметно повел плечами, словно услышал его мысль, но не находил в этом ничего странного, а затем ступил вперед и, положив ладони на голую грудь М-21, прижался губами к его губам.
И, пожалуй, это было самое странное, что он испытал за сегодня.
М-21 вцепился в узел, удерживающий полотенце.
У поцелуя Ноблесс не было вкуса. Нет. Не так. Он навевал мысли о талой воде, о горных снегах, о свежевыглаженных рубашках и еще немного – о грозе. Ощущение абсолютной чистоты, величия, нетронутости. Губы М-21 словно онемели, когда Райзел оторвался от него и перевел взгляд на Франкенштейна.
- Вам обоим нужно вымыться… - констатировал он. - Снова.
- Да, Мастер, - отозвался Франкенштейн.
У М-21 сил хватило только на то, чтобы кивнуть.
Райзел покинул ванную, оставив их друг с другом. Тишина казалась такой же осязаемой и реальной, как наполняющая комнату влажность. Говорить не хотелось, но вместе с тем М-21 четко ощутил крепнувшее в нем странное желание. От покалывающего онемения и прохладной чистоты на губах хотелось избавиться, как от чего-то неуместного. Ведь он-то – не идеальное высшее создание, а обычный смертный. М-21 просто обязан был снова испачкаться. Он обернулся и слизнул свою кровь с губ Франкенштейна.
- Еще? - предложил он, не отстраняясь, и сам удивился нахально-настойчивым соблазняющим ноткам в своем голосе. Вместо ответа он почувствовал, как сильные пальцы сжали его волосы, и мгновение спустя он оказался впечатан спиной в ближайшую стену, в рот уже настойчиво проникал чужой язык. М-21 обвил руками талию Франкенштейна, притягивая его ближе. А почему нет? И во втором раунде можно проявить и побольше инициативы.

Название: Должник
Автор: Shantriss
Бета:  Tu*sha
Размер: мини, 2512 слов
Пейринг/Персонажи: Франкенштейн/ М-21
Категория: слеш
Жанр: PWP, ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: М-21 считает, что находится в неоплатном долгу перед своими спасителями. И быть должником ему не нравится.

Ему подарили спасение, подарили жизнь, место, которое предлагают звать «домом», где для него всегда ставят прибор на стол, где заботятся о его здоровье. И даже должность охранника М-21 расценивает как очередной дар, а вовсе не способ «отработать харчи» — как попытался замаскировать это хозяин дома. Он только берет, берет и берет, ничего не отдавая взамен, и это его раздражает. Он не привык быть кому-то обязан, не привык чувствовать себя должником, и это тяжелое, давящее чувство буквально грызет изнутри. Но ему совершенно нечего предложить взамен. А сумма долга на мысленном счете все растет.
Он перебирает в уме доступные варианты. По силе он неровня этим двоим, так что предлагать свою помощь в бою даже глупо. Его скорее отошлют подальше, чтобы не мешал сражаться во всю мощь. В драке единственное, на что он может оказаться пригоден, так это свою жалкую шкуру подставить, когда потребуется принять за кого-то смертельный удар. Но довольно быстро он понимает, что и так расплатиться не сможет, потому что Ноблесс тут же в первую очередь бросится вытаскивать подставившегося Двадцать первого с того света, тратя на него остатки сил, харкая кровью и шатаясь на подгибающихся ногах. А после и Франкенштейн заботливой нянькой будет выхаживать его, несмотря на более важные проблемы.

— Сиди смирно, — одергивают его, и М-21 послушно замирает, изо всех сил борясь с желанием пошевелить плечами или быстренько смахнуть раздражающе ползущую по шее тяжелую каплю. Франкенштейн аккуратно освобождает его от сетки проводов, берет заготовленные заранее салфетки и несколькими спорыми движениями удаляет с его кожи остатки геля, хотя совершенно не обязан этого делать. И это уже почти не удивляет.
Франкенштейну нравится его тело. Не только в медицинском смысле. Не только ткани, регенерация, рефлексы и прочее научное хрен-пойми-что. Тут более личный интерес. М-21 готов поспорить, что Франкенштейн каждый раз разглядывает его более внимательно, чем того требует процедура осмотра. Взгляд почти ощутимым весом перемещается по полуобнаженному телу на кушетке — разглядывая, изучая. Это больше походит на любование, чем на осмотр. Хотя черт знает, чем тут можно любоваться… И прикасаются к нему аккуратно, бережно, почти нежно, проходясь по телу легкой щекоткой, от которой он поначалу отчетливо вздрагивал, за что приходилось скомкано, пристыжено извиняться. Хотя Франкенштейн никогда и никак не комментировал его реакции. До появления в этом доме М-21 точно знал, чего можно ожидать от людей в белом: боль, пренебрежение, унизительные комментарии, словно он тупой или не слышит, или не понимает, скупые резкие движения, словно прикасаться к нему — неприятная и утомительная обязанность, вызывающая почти отвращение. Франкенштейн же, хоть и дает указания деловито и строго, но жесткость эта только в голосе. А прикасается он всегда мягко и не стесняется задерживать руки на коже дольше необходимого.
М-21 сперва старается не придавать этому значения, до последнего сомневаясь и не доверяя своему восприятию. После терпит покорно и молча, делая вид, что не замечает ничего странного. Ощущать себя объектом сексуального интереса — слишком новое и незнакомое чувство, и он вовсе не уверен, что не путает его с интересом сугубо исследовательским. И лишь позже он позволяет себе разглядеть в этом открывающуюся возможность.
Ну что ж… если Франкенштейна устраивает «эта» монета, М-21 не станет разыгрывать драму. Он ведь готов был без колебаний отдать свою жизнь за любого из этих ребят. По сравнению с этим подставить задницу казалось просто-таки смешной мелочью. Вот только Франкенштейн не проявлял никакой инициативы и не подавал повода для действия, продолжая по-прежнему примешивать скрытые ласки к привычным манипуляциям. И М-21, хоть мысленно уже и был согласен на все, но рад до чертиков, что его не тащат в койку сейчас же и немедленно, и, пока была возможность, пользовался этими затянувшимися прелюдиями, привыкая к рукам Франкенштейна, приучая себя не дергаться и не вздрагивать, когда пальцы касаются голой кожи. И в то же время он злится. Не может не злиться, потому что внутренний счетчик продолжает тикать и тикать, не затыкаясь ни на мгновение, нагоняя проценты неоплаченного долга. Он злится на свою слабость, на свое тело, которое не может быть полезно ни в чем другом, кроме удовлетворения самых примитивных потребностей. И злится на упорное нежелание предложить себя самому. Хотя тут будет более честным сказать «на неумение предложить».

Сумма внутреннего долга достигает критической массы в тот день, когда он впервые сам обращается с просьбой к Франкенштейну, и в доме появляются два новых жильца. Тао и Такео, лишившиеся всего после распада ДА-5. Никому не нужные, ни к чему больше не подходящие шестеренки. Таким не так давно оказался он сам, и еще слишком ярко и свежо помнил свои чувства и мысли в тот момент. В Союзе их ждало бы лишь одно — участь биоматериала и бесконечные эксперименты до полной непригодности. Но Двадцать первому вот подарили нежданное спасение и, если уж он действительно имеет право просить, то он желал бы спасения и для этих двоих. Хотел бы заполучить для них такой же шанс на новую жизнь, какой подарили ему. И несмотря на мучающие его вопросы — Кто здесь он сам? Какой милостью держится в этом доме? — все равно эти слова, свою первую просьбу, он произносит.
— Могу я попросить об одолжении? — буквально выталкивает он из горла, холодея от дерзости своего вопроса. — Эти двое... Позвольте им остаться здесь.
И никто в целом мире не может даже догадываться, насколько тяжело ему даются эти слова, как тяжело ему просить, когда за плечами и так неоплатный долг. Но если только… если он получит позволение, М-21 думает, что готов заявиться в спальню Франкенштейна сегодня же и будь, что будет. И он продолжает, упрямо нахмурившись, глядя прямо перед собой.
— Я знаю, с моей стороны это большая наглость… просить о подобном. В конце концов, я здесь тоже не больше, чем гость…
Торопясь выдать все, пока кто-то — да хоть те же Тао и Такео — не перебили. Он напряжен, как натянутая струна, и, наверное, из-за этого произнесенные Франкенштейном слова ощущаются как удар под дых.
— Если ты этого хочешь, то так и будет, — говорит тот и улыбается мягко, понимающе. — Ведь это место — и твой дом тоже.
А потом в доме все разом сходит с накатанных рельсов, и ни у кого в спальне М-21 не оказывается. Появление новых жильцов вносит сумбур не только в быт, но и в его мысли. Слишком много внимания, движения. Энергия Тао, мгновенно и самовольно записавшего себя в его закадычные друзья. Самопожертвование Такео, безапелляционно вызвавшегося заменять его в самых опасных «экспериментах». И у Франкенштейна появляются новые пациенты, требующие внимания. А потом еще сваливается и эта треклятая проверка.

М-21 зол, напряжен и сбрасывает раздражение самым действенным и единственным доступным сейчас способом — загоняя себя тренировкой. В одиночку мутузить грушу в тренировочной комнате, конечно, не то же самое, что настоящая драка, но за неимением лучшего, сойдет и это. Сегодняшняя проверка — М-21 раздраженно скалится — хоть и пройдена была ими блестяще, но порядком его напрягла. Во-первых, в голове противно засела мысль о том, что даже великому Франкенштейну так просто не сошло с рук то, что он единоличным решением устроил на работу троицу подозрительных типов. А во-вторых, это фарсовое тестирование способностей еще и оставило его во взвинченном состоянии, потому что состоявшиеся бои и на треть не удовлетворили разгоревшегося в крови азарта. Приходилось сдерживать себя и ограничивать силу, чтобы не покалечить кого ненароком, и теперь тело чувствовало себя обманутым: ему посулили схватку, и не дали ее.
— Постарайся не испортить инвентарь, — слышит он со стороны входа в зал насмешливый оклик Франкенштейна. — Так же, как уже привел в негодность штаны.
И М-21, чертыхаясь сквозь зубы, бегло оглядывает себя и с досадой отмечает, до какого непотребного состояния довел свою рабочую форму. Зря он, идиот, рванул сюда сразу с прихода, стоило сначала переодеться. Но слишком бурлило желание побыстрей выплеснуть накопившееся. Пиджак, галстук и рубашку он, конечно же, снял с самого начала, промокшая насквозь майка неаккуратным комом была отброшена в сторону чуть позже, а вот брюкам — верно подмечено — досталось.
— Успокоился? — продолжает Франкенштейн, не дожидаясь ответа.
— Подходи… — весело выдыхает М-21, отбрасывая мокрые волосы с лица. — Проверим.
Франкенштейн, кажется, готов рассмеяться.
— Вижу, кое-кто окончательно обнаглел после того, как уложил на лопатки всю школьную службу безопасности. Неужели решил, что и меня сможешь?
И М-21 сам отмечает, что реально же обнаглел. Наверное, обадреналинился, вот и путает берега. И хочется Франкенштейна вот сюда, разгоряченного, стремительного, опасного и без этого чертового строгого пиджака. Хочется действия, выброса энергии, схватки. Хочется драться, не сдерживая себя, не то, что днем. Даже если в итоге именно его самого отметелят как щенка. А думать не хочется совсем. Потому что думается странно. И даже в этом простом насмешливом «решил, что сможешь уложить меня на лопатки» мерещится скрытая двусмысленность, от которой, словно электризуясь, приподнимаются волоски на загривке и хочется приглушенно зарычать. Потому что устал он уже ловить в их разговорах двусмысленность настолько откровенную, чтобы можно было использовать ее как явную подсказку. М-21 одергивает себя и заставляет вернуться к смыслу услышанного.
— Наблюдал значит, — изучающе щурится он.
— Конечно, — очень взвешенно и серьезно отвечает Франкенштейн, подходя ближе и — М-21 задерживает дыхание, не веря своей удаче — тянется к пуговицам пиджака. — Я просто должен был видеть, как вы утрете нос тем, кто рискнул поставить под сомнение объективность моего выбора. К тому же, благодаря Тао, это можно было сделать, не покидая кабинета.
Черное сукно аккуратно приземляется на сброшенную ранее одежду М-21, и он тяжело сглатывает, внутренне подобравшись.
— Ни когтей, ни Копья, — предупреждает Франкенштейн, избавляясь и от рубашки. — Оставим здесь хоть одну царапину — шкуру спущу.
И М-21 послушно кивает.

Франкенштейн с легкостью уходит почти от всех его атак — это вам не сотрудники службы безопасности. Сам М-21 уже дважды встретился с полом, но азарта это не снижает. Победить он и не надеялся, но хотя бы на пару удачных выпадов смел рассчитывать. Видимо и в самом деле обнаглел. Но от этого только еще сильней хочется броситься, дотянуться, даже кожа на костяшках пальцев зудит от желания проехаться хоть разочек по красивой директорской физиономии. Франкенштейн же, кажется, смеется над ним. Ну и хрен с ним. Все равно классно.
Франкенштейн подпускает его ближе, чем прежде, и М-21 яростно бросается вперед, ему кажется, что от желанного касания его отдаляет лишь доля миллиметра, как вдруг его ладонь перехватывают, валят с ног и опрокидывают мордой в мат. Франкенштейн сидит сверху, навалившись и надавливая на заломленную до боли руку. М-21 знает — сейчас дергаться себе дороже.
— Пора заканчивать с этим, — касается его уха горячее дыхание и сложно понять, к чему именно относятся слова. Потому что вот сейчас Франкенштейн сверху, тяжелый и горячий. И внизу прижимается тесно, тоже горячий даже через несколько слоев ткани и очень-очень твердый. Невозможно не заметить. И по всему телу проходит какая-то безудержная волна радости и предвкушения, словно с плеч вот-вот свалится невыносимо тяжелый, но ставший уже привычным груз. И хочется вздохнуть с облегчением, потому что «ну наконец-то!».
— Ну так вперед, — хрипло соглашается он. И надо бы чем-то подкрепить свои слова, чтобы совсем понятно — жопой, что ли, потереться… Но, еще не додумав этой мысли до конца, он уже чувствует прикосновение языка к шее, а затем Франкенштейн слегка сжимает зубами его ухо.
— Покомандуй мне еще тут, — мурлычет он, освобождая от захвата и позволяя опереться на обе руки. И М-21 понимает, что если и есть здесь идиот и тормоз, нуждающийся в дополнительных пояснениях и подсказках, то это отнюдь не Франкенштейн. И он торопливо запускает руку в трусы и начинает двигать по-сухому, спеша нагнать возбуждение, потому что, кажется, сейчас его все-таки выебут и нужно при этом изобразить кроме согласия еще и хоть какую-то заинтересованность. «Сука, хоть бы встал!» — мысленно чертыхается М-21 и плотнее сжимает ладонь. И, несмотря на полный сумбур в голове, тело реагирует уверенно и именно так, как требуется. Он закрывает глаза и так движение уверенных пальцев Франкенштейна по его мокрой коже воспринимается более чем приятно. Можно потянуться за ними или же прогнуться под нажимом, и это будет выглядеть вполне искренне, а не подсмотренным в порнушке трюком. М-21 мысленно радуется, что неплохо натаскал себя, подставляясь этим рукам в лаборатории…

Завершив обследование, Франкенштейн дает ему команду одеваться и бегло треплет по волосам.
— Ммм… еще почеши, — вздыхает М-21 и ныряет головой под отстраняющуюся ладонь.
— Блох, что ли, нахватался? — усмехается Франкенштейн, но запускает пальцы в волосы и ерошит, потакая просьбе.
— Вот сам мне и скажи. Кто из нас двоих доктор? — Рука в волосах сжимается сильнее и М-21 довольно жмурится. Во-первых, ему откровенно по кайфу. А во-вторых, он уже успел неплохо изучить ученого и приметить, как сильно Франкенштейну нравится это — когда он сам напрашивается на ласку. И многое еще успел изучить…
В тот раз в спортзале у них ничего основательного не случилось. М-21 помнит, что внутренне напрягся, когда его перевернули на спину, потому что, ну бля… Ну не совсем как бабу же! Не лицом к лицу! Но в итоге все вылилось лишь в сеанс бешено-горячей взаимной мануальной терапии.
А позже дома был привычный ужин.
Потом обычная суета загостившихся детей, во время которой они с Такео дежурно перемывали посуду.
Затем Франкенштейн пригласил всех троих на осмотр, во время которого с видимым удовольствием и почти не скрываемой гордостью отозвался об их отличной форме, которую они продемонстрировали на проверке.
А после, на исходе этого насыщенного дня, он зашел в комнату М-21 пожелать спокойной ночи. И, ясное дело, ночь эта спокойной не была. В этот раз Франкенштейн позаботился обо всем. И сначала Двадцать первого очень жарко и качественно трахали, зажимая ему рот ладонью, потому что, как выяснилось, быть совсем тихим, когда за тебя берется Франкенштейн, просто невозможно. М-21 кусал пальцы, прятал лицо в подушку, но все равно ему казалось, что его горячечное загнанное дыхание слышно далеко за пределами комнаты, и оно могло бы слишком многое поведать любому жителю дома, которому ночью приспичило попить водички. А затем, оставшуюся часть ночи он просто не мог заснуть, снова и снова возвращаясь мыслями к сексу, прислушиваясь к странным ощущениям в отлюбленной заднице, анализируя свое поведение и общие впечатления и мысленно отмечая, что, кажется, не подкачал.

— Хорошо, — задумчиво тянет ученый, отвлекая от воспоминаний, в то время как его рука словно сама собой продолжает нежить загривок Двадцать первого. — Тогда в ближайшее время обследуем тебя на наличие паразитов.
Пациент недовольно скалится и тихо рычит в ответ на такое предложение.
— И на бешенство, — припечатывает доктор и отходит к своему рабочему столу. И разочарованный вздох лишившегося ласки М-21 — это он тоже уже успел выяснить — Франкенштейну тоже нравится.
По совести говоря, на бешенство в первую очередь стоило бы проверить самого Франкенштейна. Потому что временами он творит в постели такое, что наутро, даже несмотря на регенерацию, у Двадцать первого ноет и ломит все тело. Бывает, конечно, и иначе, когда после ночи хочется побыстрей вытурить любовника из кровати, или свалить из чужой спальни в свою, чтобы блаженно и сладко потянуться, свернуться клубком и умиротворенно провалиться в сон хотя бы на часок до утреннего подъема. И быстрый перепих в совершенно не подходящих для этого местах у них тоже частенько случается. Короче, любовник Двадцать первому достался сумасшедший и непредсказуемый, и временами насытить его темперамент кажется задачей почти невыполнимой. Но М-21, похоже, справляется весьма успешно. И еще — Франкенштейн всегда заботится о том, чтобы и свой кусочек пирога, свою долю удовольствия его партнер обязательно получил, и даже не гнушается для этого помочь ему ртом, отчего у М-21 буквально подламывает колени. Конечно, было бы любопытно узнать, где и когда тысячелетнее светило науки так научилось работать языком, но в те моменты, когда эти красивые губы охватывают его плоть, чужое бурное прошлое интересует М-21 меньше всего на свете. Да и вообще он заметил, что в последнее время при их близости у него вообще плохо получается думать: слишком уж хорошо, слишком не хочется отвлекаться на что-либо постороннее…
А вот после, выкарабкавшись из-под тяжелого горячего тела, М-21 все чаще задается вопросом: а точно ли он расплачивается, а не увязает еще глубже в долгах?