воскресенье, 07 января 2018
Взяла себя за шкирку и продолжаю втаскивать в дневник фички с ФБ. В этот раз - миники вперемешку: и
рейтинг и
нерейтинг.
Нескоро я, правда, доберусь до фикбука такими темпами. Уже и сто раз подумала, что, может, и не стоит. Но, блин... я там сделала себе миленькую аватарку с М-21. Хочется пощеголять))) А пока, все-таки, сюда:
Название: Искупление
Автор: Shantriss
Бета: Tu*sha Размер: мини, 1655 слова
Пейринг/Персонажи: Франкенштейн/М-21
Категория: слеш
Жанр: кинк, ангст, херт/комфорт
Рейтинг: PG-13
читать дальшеЕсли бы от стыда можно было умереть...
— Раздевайся, — командует Франкенштейн, и М-21 послушно принимается стаскивать одежду. — Донага, — доносится следующая команда, и он, вздрогнув, выполняет.
Снимать одежду для обследования в лаборатории Франкенштейна было не в новинку, но обнажаться полностью доводилось впервые. Что заготовил для него ученый? Сердце М-21 подпрыгивает и замирает от неясного предчувствия.
М-24 хмурится, закрывая за собой дверь, — их крохотное логово наполнено ставшим ненавистным им обоим запахом. М-21 в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер, стоит у окна. Рядом пачка сигарет — уже почти пустая.
— Я думал, ты завязал, — с упреком в голосе бросает напарник.
Двадцать первый глубоко затягивается, зажимает сигарету двумя пальцами и опускает руку вниз. Раздается отвратительное шипение, он скалится, стискивая зубы от боли. М-24 снова видит на внутренней стороне его бедра ровные ряды сигаретных ожогов. Девяносто восемь болезненно-ярких красных пятна. Всегда — ровно девяносто восемь. И они знают значение каждого из них.
— Скоро исчезнут, — бросает М-21 и вытряхивает накопившуюся груду окурков прямо в окно.
Запах не спешит рассеиваться — ужасный запах табачного дыма и горелой плоти.
— Подойди сюда и положи ладони на стол, — холодная сталь обжигает руки, когда М-21, подчинившись, склоняется над металлическим столиком для инструментов. Франкенштейн исчезает из поля зрения, но вскоре вновь появляется — прямо за его спиной. М-21 дергается, словно от удара, когда его голой кожи касается мягкая ткань халата.
— Последнюю возможность отказаться я тебе не предлагаю, — холодно произносит Франкенштейн и, просунув ему между челюстей жгут и придавив им язык, крепко завязывает концы на затылке. После этого он мягко, почти нежно, закрывает ему глаза непроницаемой повязкой.
М-21 ожидал, что наказание будет... особенным. Это же Франкенштейн, черт возьми! Уж если кто в мире и знает о боли больше, чем садисты Союза, — то это он. Он ожидал, что будет скулить и позорно молить о пощаде, ожидал крови, ожидал кусающей черной энергии, не позволяющей закрываться ранам, кислоту на коже, рассекания мышц сверкающей гладью скальпеля в умелых руках, обтянутых латексными перчатками... Он предвкушал очищающую агонию страданий.
Чего он не ждал, так это того, что к нему не прикоснутся...
— Тебя это возбуждает? — Отстраненно интересуется Франкенштейн, обрабатывая изуродованную поверхность кожи.
— Шутишь, что ли? — подозрительно хмурится М-21. Он же не какой-то извращенец. — Это — не для удовольствия...
— Хм... — задумчиво тянет ученый, и М-21 нервничает.
— Да брось ты, — отводит он от себя руку с тампоном, смоченным в каком-то прохладном растворе, и пытается встать. — Через пару дней сами исчезнут. И следа не останется.
Внезапно Франкенштейн до больного сжимает его колено, глаза за стеклами изящных очков мрачнеют.
— Мне не нравится, что ты калечишь вверенное мне тело. Что бы ни служило тому причиной.
Поначалу он еще пытается уловить шум присутствия ученого в помещении: шуршание одежды, легкие скрипы и шорохи, издаваемые при движении, мягкие щелчки клавиш под пальцами... Франкенштейн забыл о нем? Игнорирует? Или он что-то еще подготавливает? Иногда ему кажется, что ученый совсем рядом, но ничего не происходит, и он понимает, что обманулся… Он что, просто продолжает работать, поставив его здесь, как элемент интерьера? Задать вопрос он не может, как и увидеть, что происходит.
В этом новом доме, рядом с новыми людьми ему тяжело. Ему неловко, ему одиноко, ему стыдно за свою слабость, ему горько, ему больно... М-24 понимал, возможно, даже лучше, чем понимал он сам, его разросшееся, как поганая опухоль, чувство вины. За то, что ты не был лучше и не был сильнее. Но ты есть, а их — нет.
Единственный товарищ, которого он тоже не смог спасти, — еще один камень на душе. Перед ним он тоже виноват...
Франкенштейн удивляется, когда улавливает в коридоре легкий оттенок нового, нехарактерного для этих стен запаха — дешевых сигарет.
Волнение начинает подниматься внезапно, закладывая уши и мешая сосредоточиться. Мониторы и приборы все так же пощелкивают и попискивают, какие-то неведомые ему установки равномерно гудят — звуки наваливаются все разом на обостренный слепотой слух, оглушающие, погребающие под собой, словно лавина. Глаза под повязкой панически мечутся по сторонам... Он перестал слышать присутствие Франкенштейна! Даже его запах — М-21 судорожно втягивает воздух носом — и того он не может различить, охваченный непонятным страхом.
Неужели... Франкенштейн оставил его?..
Ослепленного, безмолвного, обнаженного, в постыдной, униженной позе.
Правда, руки его все еще свободны, и в любой момент он может сорвать повязку и кляп, взять свою одежду и уйти, но что потом? Снова драки по темным переулкам, скольжение опасной бритвы в мокрых пальцах и сигаретные ожоги тайком? Этого было уже мало. Даже сожги он себе всю кожу на руках, это не уменьшит его вины... Сам он себя простить уже не может и не имеет права — слишком большой долг накопился. Остается лишь молить о прощении со стороны. Даже не молить — заслужить.
— Сегодня после работы спустись на обследование, — говорит ему ученый.
— Ты же говорил, мой осмотр через два дня, — хмурится М-21.
— Планы немножко изменились, — бросает Франкенштейн и Двадцать первый тихо матерится сквозь зубы.
Он приходит в назначенное время, снимает рубашку и садится на кушетку.
— Что за внезапный приступ стеснительности? — вздергивает бровь Франкенштейн.
— Тсч...
М-21 спрыгивает на пол и стягивает брюки. Тогда Франкенштейн впервые видит это — горящие отметины ожогов.
Девяносто девять.
Сначала он может только чувствовать. Его трясет... кажется, температура в помещении понижается. Может ли так быть на самом деле или это игра встревоженного воображения? Спину ломит от напряжения из-за неудобной позы, холод окутывает тело, металл под ладонями не желает согреваться. Наоборот, кажется, что холод поднимается от него вверх по уставшим рукам, сковывая, пробирается все выше, но он не смеет сдвинуть руки ни на миллиметр. Не смеет пошевелить непослушными пальцами, не смеет переступить с ноги на ногу или повести лопатками, чтобы разогнать судороги.
Затем приходит стыд. Оглушающий и безграничный. Что он творит? Что он позволил с собой сделать? А если кто-то войдет, и увидит его... таким? Беспомощным, жалкимй, трясущимся от напряжения в мышцах и холода, совершенно голым, лишенным возможности видеть и говорить. Он может так ярко представить себе выражение презрения, жалости, отвращения, сдержанного пренебрежение на чужих лицах, поджатые губы и смущенно отведенный взгляд, что на мгновение словно чувствует чужое присутствие у себя за спиной. Если бы у него, как у имеющего отношение к семейству собачьих, был хвост, он бы позорно его поджал, загоняя как можно глубже промеж подрагивающих ног. Хочется тихо завыть, но повязка велит молчать.
Он не понимает, сколько здесь находится. За гулом работающих приборов он пытается расслышать тиканье часов, чтобы хотя бы иметь представление о течении времени, зацепившись слухом за секундные насечки. Он пытается считать, но скоро понимает, что сбивается и путается. По ощущениям, время не просто ползет — стоит. Словно он застыл здесь, в этом моменте непонимания и напряженного ожидания. Чего он ждет? Того, что начнется наказание, или того, что оно, наконец, прекратится?
Он не сразу замечает, что воздуха стало не хватать. Сначала ему кажется, что каждый вдох дает все меньше кислорода, и его легкие ноют от усилия вместить побольше разреженного воздуха. Потом приходит новое ощущение — невозможность сделать даже маленького вдоха. Словно до этого ледяная рука ползла по его груди, а теперь цепко вцепилась в горло. Мышцы костенеют, грудь и спину сковывает, внутри грудной клетки заполошно колотится и болит сердце... «Невозможно. Невозможно, — твердит он себе. — Франкенштейн говорил, что ты стабилизируешься. Это не может быть распад. Тогда все было иначе. Вспомни... Вспомни и дыши... Дыши».
А потом приходят они, и начинается самое страшное...
Лица, лица, лица... Одно за другим — так отчетливо, словно видел вчера. Все девяносто девять. Франкенштейн оголил его и бросил в клетку со своими демонами. И М-21 смотрит на них закрытыми глазами, сгорает от чувства вины, трясясь от холода, и немо просит прощения. Затем — новые видения — испуганные школьники, брошенные на расправу бешеной полубезумной твари. И лицо Райзела... И его доброта, которой он, М-21, не заслужил никоим образом.
Он хочет кричать об этом, но не может. Боль потери и сожаления поднимается в нем откуда-то изнутри, куда он загонял ее тычками тлеющей сигареты, попутно она разъедает все на своем пути: барьер холодной отрешенности, плотину сарказма — все, чем он прикрывался от нее ранее. Она выжигает все: огнем проходится по горящим сведенным мышцам, жжет глаза, заставляет хватать воздух сквозь кляп — прорывается наружу, и М-21 отстраненно удивляется, как она до сих пор не выжгла его, будучи запертой внутри. Хочется кричать, просить, умолять...
И тогда, совершенно внезапно, из ниоткуда появляются теплые руки. Франкенштейн развязывает узел у него на затылке.
— Говори, — позволяет он.
И М-21 говорит, сбивается, путается в словах, но не может остановиться. Обо всем, обо всех, о себе, о своих сожалениях, о своих страхах. Франкенштейн мягко проводит по его спине и затекшим рукам и, отнимая его ладони от стола, разворачивает лицом к себе.
М-21 грохается перед ним на колени, обхватывает за пояс, зарывается лицом в живот, как щенок или котенок, или дитя на груди матери, и твердит: «Прости-прости-прости».
Прости за то, что так слаб. Прости за то, что жалок. Прости за то, что так эгоистичен. За то, что твой Мастер тратит силы ради такого, как я...
Франкенштейн успокаивающе поглаживает его по волосам и не пытается оттолкнуть, не пытается прервать — он терпеливо выслушивает исповедь. И он не хочет, чтобы хоть кто-то еще видел этого гордого и сильного мальчика таким — искалеченным, надломленным, страдающим и так нуждающимся в этом страдании. Пусть это будет только его, Франкенштейна, ноша. Он накидывает свой халат на покрытые гусиной кожей плечи и бережно стаскивает с глаз модифицированного повязку.
М-21 смотрит вверх и не видит ни тени упрека в направленном на него взгляде Франкенштейна, тот продолжает гладить его по волосам. М-21 снова вжимается лицом ему в живот и чувствует себя обессиленным, выпотрошенным, перемолотым и блаженно опустошенным.
Сейчас, когда он настолько жалок и унижен, разве не достоин он сам сострадания?
Он добровольно отдал свое тело и свою волю в чужие руки, принимая наказание, так разве он не заслужил прощения?
— Теперь можешь одеться, — произносит Франкенштейн, и М-21 кивает.
Франкенштейн отворачивается, позволяя разобраться с одеждой. Он надеется, что ничего не испортил.
М-21 облаченный в джинсы и домашний свитер подходит к нему спустя пару минут — и это снова тот М-21, которого Франкенштейн привык видеть ежедневно, вот только... внезапно тот обхватывает его со спины, берет его ладонь и прижимается к ней губами, прямо к центру, к чувствительной коже, расчерченной линиями судьбы и жизни.
— Спасибо, — тихо говорит он и направляется к выходу.
И Франкенштейн чувствует неуместный жар на щеках. Никогда его прежде так искренне не благодарили за причиненные страдания.
Он уверен, что раздражающего запаха сигарет в их доме больше не будет. Вот эта работа - предмет моей личной гордости, потому что в комментариях к ней наш Кэп укурился на умопомрачительное макси.
Название: 1+1=1
Автор: Shantriss
Бета: Tu*sha Размер: мини, 2405 слов
Пейринг/Персонажи: М-24(Марк)/М-21
Категория: слэш
Жанр: ангст, PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: трудно оставаться собой, впустив в свое сознание еще кого-то другого.
Примечания: послужил вдохновением для макси
Родом из прошлогочитать дальшеМарку Корея не нравилась.
Ему не нравилось, что им приходится сидеть здесь, затаившись, и не особенно при деле.
Ему не нравилась непонятная пародия на перемирие между Кромбелем и тем странным человеком, на которого теперь работают М-21 и остатки ДА-5.
Ему не нравилось почти постоянное соседство Юрия.
И, самое главное, ему до отвращения не нравилась собственная личина. И если все, почему-то, до сих пор пребывали в уверенности, что это огромное, изуродованное модификацией тело еще может послужить раздражающим фактором для проявившего чудеса развития М-21, то лично Марк считал, что с гораздо большей вероятностью эта маскировка сведет с ума его самого.
Юрий мог сколько угодно шутить о том, как сильно завидует такой идеальной для шпионажа способности, но вот только он никогда не чувствовал и не почувствует, каково это — будучи пробужденным, как Марк, все еще носить в себе сознание М-24. Обычно всю миссию от начала и до конца он проводил, полностью блокируя свою индивидуальность. Во время активации шпионского режима он работал не как Марк, а как машина, запрограммированная подглядеть, украсть, саботировать, уничтожить. И, чёрт... его очень сильно подставили, пробудив посреди миссии. Прежде Марк такого не проделывал — не приходилось, и не рекомендовалось. И сейчас он в полной мере осознавал, почему: конфликт сознаний — откровенно херовая штука.
Это не было похоже на раздвоение личности. Он не ощущал в своей голове М-24 как отдельную самостоятельную единицу, скорей, он воспринимал его как паразита, слившегося с его разумом. Он не мог выделить какой-то период времени, когда совершенно четко ощущал себя только Марком, точно так же, как не мог поймать себя на том, что сейчас считает себя именно М-24. Это было не соседство поглощенной и поглотившей личности. Это был хаос: мысли, чувства, привычки и эмоции М-24, и сознание Марка — как следует взболтанные и перемешанные, словно в шейкере. Два в одном. Иногда он просто не мог понять, думает он сейчас своими мыслями или чужими, или чьи он видит сны. И иногда это было откровенно мерзко даже для видавшего виды ассасина. По роду деятельности ему всегда приходилось копаться в чужом грязном белье и вытаскивать скелеты из шкафов, чтобы потом кто-то мог умело манипулировать людьми, играя на чужих эмоциях, секретах и страхах, но кто сказал, что это доставляло ему удовольствие? Уж поверьте, от некоторой информации он предпочел бы держаться подальше. И иногда он чувствовал, что к нему непростительно близко подкрадывается сумасшествие. И именно для этого, черт возьми, и был придуман режим блокировки собственного сознания.
Будь проклят Юрий... Будь проклят Кромбель. Будь проклято чертово «не-отсвечивай-и-не-завязывай-драку» правило.
Юрий - потому что спровоцировал ад в его голове. Кромбель - потому что не дает позволения вернуться в свое тело. Чертово правило - потому что из-за него приходится бесконфликтно и максимально быстро расходиться с соглядатаями в строгих черных костюмах, которые незаметно появляются рядом, стоит только совершить вылазку в город. И в девяти из десяти случаев это М-21. Тут Кромбель был прав — бывших напарников словно магнитом тянуло друг к другу...
И это же было основной головной болью Марка, с отвращением осознававшего, что иногда при встрече его пробивает желание не схлестнуться ненавидящими взглядами до искр, а улыбнуться, прикоснуться, потрепать по плечу — желания, явно принадлежащие М-24. И ревнивые мысли о том, что М-21 изменился: стал сильнее, увереннее, привлекательнее — и все эти изменения произошли с ним, пока он находился рядом с чужими людьми, не рядом с ним. И желание выведать, кто развил в нем эту несгибаемость, спокойствие, хладнокровие и внутреннюю силу, и как ему это удалось. Все эти эмоции принадлежали не Марку. И если бы только это... Желание крепко взять за плечи, обтянутые черной тканью, прижать к ближайшей стене, такого знакомого, изящного, красивого, растрепать и сжать в пальцах причесанные пряди, собственнически спрятать, защитить, закрыть, массивным телом от всего мира, словно их снова только двое, жалкие изгои: он и М-21 - и никого кроме. «Он» - это М-24, а не Марк. Марк такого хотеть не может — ему отвратительна сама мысль об этом. А еще отвратительнее — то нездоровое возбуждение, которое она вызывает. И оно тоже принадлежит не ему. Он в этом почти уверен.
Знакомый силуэт возникает на краю крыши, стоит только остановиться для небольшой передышки.
- Да у тебя, похоже, чутьё на это тело, - мрачно усмехается Марк. - В нем от тебя не скрыться.
- Тогда почему ты все еще находишься в нем? Так приятна моя компания? - М-21 скрещивает руки на груди.
- М-24 говорит тебе: «Да, напарник», - бросает Марк на пробу — сумеет зацепить или нет?
- Будь М-24 жив, оценил бы иронию, - усмехается в ответ Два-один. — Кромбелевский прихвостень у него на побегушках и передает мне его послания.
Модифицированный даже не представляет, что насмешка попадает в цель больше, чем он планировал.
- Погоди-ка... - продолжает тот, делая вид, что только что ухватил за хвост мысль. - Да ты ведь, получается, и задницу ему подтираешь. Да уж, на поприще унижения Союза он явно меня превзошел.
Марк скрежещет зубами, но ответ выходит холодным и жестким:
- Приемлемая цена за разгромленную лабораторию, похищенные данные и возможность надрать задницы тебе и ДА-5.
Он видит, как М-21 поджимает губы. И он удовлетворен. Его удар тоже пришелся по больному.
- Спасибо за помощь, - добивает он вслед.
Взгляд Двадцать первого становится еще холоднее. Он режет, как заточенная сталь.
- Так доволен, что использовал детей? - буквально сплевывает он. - Смотри из штанов не выпрыгни от гордости.
- Не детей, - возражает Марк. - Тебя. И, кстати, из штанов бы при этом с удовольствием выпрыгнул твой дохлый напарник.
М-21 вскидывает голову и к холодной ненависти его взгляде примешивается раздраженное непонимание, от которого Марк приходит в восторг.
- Шутишь? - зло усмехается он. - Только не говори, что ты не знал о том, как сильно твой большой друг мечтал тебя поиметь...
Модифицированный щурится с легким отвращением:
- Слушай, вы там в Союзе вообще все ебанутые? Или ты уникален?
- Не веришь? - продолжает Марк. Он не может остановиться, он должен выплеснуть это. Чтобы ломало не только его от чужого желания в крови, но и М-21 - от разочарования в лучшем друге. - А зря. Я ведь поглотил его сознание.
Марк не врет — он действительно знает все. И от этих знаний выворачивает наизнанку — бесит, что ему приходится хотеть, пусть и чужим желанием, какой-то недоэксперимент, выброшенный некогда как мусор. Бесит нежность и желание защитить, соседствующие с таким же сильным желанием завалить, подмять и заставить кричать свое имя...
- Сейчас я знаю твоего дружка даже лучше, чем ты. Знаю не только все то, о чем вы говорили, но и то, о чем он молчал: все его тайные желания и фантазии.
Самая любимая у него, знаешь, какая?
Где он трахает тебя прямо на металлической кушетке в лаборатории Союза, перед камерами, фиксирующими ход эксперимента. Есть, конечно, и другие, в которых много предварительных ласк, розовых соплей и совместных оргазмов, но самая любимая у него именно эта. В ней ты надежно привязан креплениями, словно тебя вскрывать собираются. Ты приходишь в себя, не догадываясь, что сейчас начнется очередной… эксперимент. Я... кхм… то есть, М-24 тоже там. Одежды на тебе ноль, только простынка срам прикрывает. А напарничек твой под завязку накачан каким-то возбудителем.
Ну да, ведь ходят слухи о разработках идеальных солдат секс-кукол, я даже сам слышал какую-то чушь о невероятных оргиях, которые там якобы устраивают на тестовых испытаниях... Пфф! Да даже если бы такой проект и существовал, какой уважающий себя ученый захочет присунуть монстру из пробирки?
Вот и на вас, уродов, желающих попользоваться как будто не нашлось, и вас решили поставить в связку. Так логично! Конечно же, лабораторному персоналу совершенно нечем заняться, кроме как убивать время, наблюдая, как совокупляется парочка неудавшихся образцов. И вот хрен пойми, кому такое могло прийти в голову. А, стоп! Твоему драгоценному покойному дружку как раз и пришло.
Ритм дыхания М-21 меняется, он медленно, с трудом разлепляет веки. Приходя в себя. Уж лучше бы он спал... но тогда эти уроды посчитали бы забаву недостаточно увлекательной, ведь так?.. В чем толк издевательств над бессознательным телом?.. М-24 осторожно смахивает горящими пальцами волосы с лица товарища и проводит по его щеке. Двадцать первый замирает, а затем его взгляд с трудом фокусируется на массивной фигуре рядом с кушеткой.
- Два...кх... четыре? - вопросительно выталкивает он из пересохшего горла.
- Да, - признается тот. И тут же врет: - Все хорошо.
Но хорошо нихрена не будет... по крайней мере, тебе, друг — мысленно сокрушается М-24, забираясь на холодный стол.
- Все хорошо, - он продолжает загипнотизированно гладить лицо парня под ним, а стоит у него так, что кувалдой не сшибешь.
М-21 постепенно осознает реальность, на пробу дергает рукой — привязана, ноги тоже, только более длинными ремнями, дающими пару дюймов свободы, на груди и поперек живота под простынью тоже ремни.
- Что за херня?.. - интересуется он у нависающего над ним напарника и только теперь удивляется, ощутив его на себе.
- Не дергайся. Давай просто быстрее с этим покончим… - тихо, словно извиняясь, произносит М-24 и успокаивающе гладит его по волосам.
- «Этим»?.. - переспрашивает М-21, словно отказывается принять совершенно очевидные вещи.
М-24 молча стягивает с него простынь и роняет ее на пол.
- Этим, - поясняет он.
- Черт, - ошарашенно и обреченно выдыхает М-21.
- Да, друг... и тебе придется немного мне помочь.
С этими словами он подносит ладонь ко рту М-21 - даже на минимальные прелюдии размениваться нет смысла. Лучше, действительно, быстрее со всем покончить и отправиться в бокс зализывать раны - душевные и телесные. Ни к чему мучить М-21 еще и неловкими ласками, пытаясь придать этому акту черты чувственности. К тому же, это последнее, что от них хотят видеть. Их здесь не для получения удовольствия заперли, а чтоб поразвлечься, наблюдая за унижением и страданием пары подопытных крыс. Им же даже смазку не оставили.
М-21 с отвращением закрывает глаза и открывает рот, впуская внутрь пальцы. Здесь их приучили к покорности и к тому, что выбора у них нет. Пальцы М-24 кажутся чудовищно огромными и грубыми, а язык у М-21 — сухой и шершавый (питьевой воды здесь тоже нет). М-24 старается не засовывать глубоко, и партнер немного расслабляет горло и пытается хоть немного покрыть пальцы слюной. Вообще-то, Двадцать четвертый мог бы сделать это сам. И не то чтобы ему в голову это не приходило. Просто, если уж быть честным, ему нравится. Нравится смотреть на то, как М-21 принимает в рот его пальцы, и он хочет - черт возьми, он отчаянно хочет! - заменить их своим членом.
- Вот так, - ободряет М-24, аккуратно лаская чужой язык. Глаза М-21 все еще закрыты, и он не видит, с каким голодом наблюдает напарник за тем, как его пальцы скользят внутрь и наружу между немного покрасневших, измазанных слюной губ, словно он уже начал его трахать...
Посчитав, что влаги достаточно, он молча направляет руку вниз. М-21 дергается и шипит, когда в него вводят палец, и почти сразу же — второй. Он пытается выгнуться, но фиксирующие ремни не позволяют. Вдох через нос, выдох ртом, он старательно пытается расслабить потревоженные вторжением мышцы — это ведь в его интересах...
М-24 двигает рукой, не глядя — он не может оторвать взгляд от лица напарника. Эти сведенные брови - хочется провести между ними пальцем, разглаживая морщинку. Зажмуренные глаза — хочется провести по векам. Припухшие губы. Хочется целовать их и просить прощения за свое бешеное-бешеное желание... Рука двигается быстрее, М-21 жмурится сильнее и кусает губы, сдерживая болезненные стоны, на его живот с члена М-24 падают первые капли смазки...
Два-четыре решается. Он разводит ноги напарника насколько позволяют ремни, размазывает по члену предъэякулянт, не по всей длине — куда уж там — на сколько хватает, и, все так же не глядя вниз, прижимается к сжавшемуся входу.
В этот раз Двадцать первого выгибает так, что крепления еле выдерживают, он тихо хрипит и, кажется, жалко поскуливает, пока М-24 засовывает в него свой орган. Войти полностью получается далеко не сразу — Двадцать четвертому тесно и больно, его сжимает почти невыносимо. Жутко представить, каково сейчас его напарнику...
- Сссука... огромный, - скулит-жалуется М-21, и слезы неконтролируемо катятся по его щекам, теряясь в мокрых волосах.
- Ну, прости, другого у меня нет.
М-24 начинает двигаться, наращивая темп. После первых же толчков М-21 забывает о том, что нужно контролировать дыхание и держать мышцы расслабленными. Он яростно дергается и рвется из креплений, стремясь уйти от таранящего его задницу огромного и горячего куска плоти, он дышит мелко и загнанно, с губ срываются поначалу проклятия, а позже отчаянные стоны с подвыванием и всхлипы. Если как следует постараться, то все это можно принять за агонию оргазма... И М-24 готов наслаждаться этими звуками как можно дольше, но он одергивает себя.
М-24 зажимает напарнику рот своей огромной ладонью.
- Молчи, - умоляет он. - Пожалуйста, М-21... пожалуйста, не издавай таких...провоцирующих звуков. От них я завожусь ещё сильнее.
- Куда ещё… сильнее? - неверяще распахивает мокрые от слез глаза М-21...
… и тут М-24 обычно кончает. Уже не в своих грязных фантазиях, а в не менее грязной реальности. И Марк тоже как будто кончает вместе с ним, потому что помнит это ощущение всем своим-чужим телом: так отвратительно ярко и мокро, словно это он сам дрочил в туалете, представляя, как насилует своего напарника и единственного друга, с которого в реальной жизни пылинки готов сдувать.
Марк стоит на крыше рядом с М-21 и пытается понять, какую часть этого чужого горячечного бреда он продумал, а какую вывалил вслух... Он хочет разглядеть на чужом лице хоть один признак надломленности, хочет увидеть, как мир рассыпается на части в этих холодных серых глазах, как их затопляет боль от осознания морального предательства со стороны лучшего друга.
- Советую обратиться к Кромбелю, - слышит он вместо этого, и в голосе говорящего сквозит откровенная жалость. - Похоже, у тебя мозги совсем перегорели...
Марк с отвращением сплёвывает:
- Да ты хоть можешь представить, насколько мерзко находиться в теле, которое хочет такую мразь, как ты?
- И что? Мне теперь пожалеть тебя, бедняжку? - М-21 раздраженно хмурится. - Только прошу, избавь меня от фантазий о том, как именно я должен это сделать -второго тома такого дешевого порно я просто не выдержу.
- Слабак, - усмехается Марк, и с горечью добавляет. - Я выдерживаю это ежедневно...
И на мгновение ему кажется, что во взгляде М-21 мелькает растерянность и вполне искренняя жалость. Марк поднимает руку в противоречивом чужом-своём порыве: привлечь к себе или двинуть в челюсть. Мысленно чертыхаясь, он проводит ладонью по лицу, словно снимая паутину с глаз, и безмолвно спрыгивает с крыши, стремясь спрятаться в ночном городе от своего сумасшествия. Будь он проклят, если к следующей встрече не вытравит из себя мозговые клетки М-24, пусть и без распоряжения Кромбеля.
М-21 стоит на крыше; преследовать мужчину он не собирается и не может — слишком много сил уходит на то, чтобы продолжать отрицать услышанное. Да чтоб М-24?.. Да никогда в жизни!
Он тянется ладонью к уху.
- Кстати... - интересуется он. - Хоть у кого-нибудь хватило совести отключить гарнитуру, пока меня тут так страстно и многословно любили?
- Э-хе-хе, - нервно посмеивается в динамике голос Тао. - Боюсь, что мы все напряженно следили за развитием ситуации. И готовились рвануть на помощь в случае необходимости. Ну, мало ли... вдруг окажется, что мистер-двойник не только языком горазд чесать...
Двадцать первый вздыхает — несмотря на напускную веселость, чувствуется, что Тао не по себе.
- Я возвращаюсь, - отчитывается он.
- Тебе подобрать пару руководств для жертв, подвергшихся психологическому насилию? - интересуется голос хакера. - Ой... или еще рано шутить на эту тему?
Самое время, Тао. Самое время...
- Только не авторства Франкенштейна, пожалуйста, - бросает М-21 и направляется домой.Название: Тепло ваших тел
Автор: Shantriss
Бета: Tu*sha Размер: мини, 1354 слов
Пейринг/Персонажи: М-24, М-21, поползновение на Кентас/М-21, намек на возможность Франкенштейн/М-21
Категория: слеш
Жанр: ангст, хёрт/комфорт, броманс
Рейтинг: R
Краткое содержание: о том, каких мужчин предпочитает М-21 и почему.
читать дальшеСилой удара его отбрасывает на несколько метров, приземлившийся сверху Кентас широкой лапой сжимает горло. Снова повержен, но в этот раз он продержался гораздо дольше, чем в их первую встречу. М-21 прислушивается к себе — сломанных костей, кажется, нет, только ссадины, синяки и ушибы — с этим его регенерация справится быстро, а значит, Франкенштейн их не прибьёт.
Он и так с почти осязаемым неудовольствием дал своим долечивающимся пациентам разрешение начать совместные тренировки. «Легкие! - это слово было тщательно выделено сгущающейся темной аурой, - тренировки». М-21 лишь кивнул в ответ, Кентас недовольно заворчал (он не любил ограничивать себя в драке), но тоже согласился: желание хозяина дома - закон. Старший оборотень уважал его волю и был благодарен за заботу и приют, ведь после заварушки на землях оборотней ему и в самом деле отчаянно нужно было тихое место и немного времени, чтобы восстановиться. Но Франкенштейн словно чувствовал его внутреннее несогласие, потому что каждый раз провожал их на тренировку особенно острым, пытливым взглядом, и после каждой - с совершенно ненужной, на взгляд Кентаса, дотошной тщательностью осматривал их, оценивая полученные повреждения. Кентас отшучивался тем, что ему столько внимания ни к чему, уж на нем-то все «заживает как на собаке», но покорно усаживался на кушетку.
М-21 довольно скалится и сбрасывает трансформацию, показывая, что считает бой завершенным. В человеческом теле лапа на горле ощущается просто огромной, как и весь оборотень; дышать под ним, разгоряченным и все еще немного диким после схватки, тяжело, почти невозможно. Кентас возвращается в человеческую форму, но вместо того, чтобы подняться с земли, он наоборот опускается на локти, склоняясь еще ниже, обжигая грудь обнаженной, пылающей кожей. М-21 хватает ртом воздух, наполненный чужим запахом, и все его тело внезапно прошивает ощущением узнавания, словно невидимая рука резко сжимается в его внутренностях, скручивая их узлом. Тяжесть сильного, горячего тела, практически полностью скрывающего его под собой, мозолистые ладони на его коже. Невообразимо хочется закрыть глаза и позволить себе обмануться на мгновение, воскрешая в памяти касания таких же сильных рук. Кентас вплетает пальцы в его волосы и тянет назад, заставляя изогнуться и беззащитно открыть горло, он горячо дышит на его ключицы, проводит носом и губами по шее, и М-21 мгновенно выныривает из воспоминаний и протестующе упирается ладонями в широкие плечи.
- Прости, - непонимающе хмурится Кентас, послушно отстраняясь. - Мне показалось, ты этого хочешь.
- Не этого, - мотает головой М-21, чувствуя неловкое смущение, хмурясь и отводя взгляд.
"...и не от тебя" оседает у него в горле невысказанным. Это что-то странное, почти стыдное и до болезненного личное. О таком не говорят посторонним. О том, как не хватает тепла чужого крепкого тела, даваемого им чувства защищенности и спокойствия. Чувства дома, заключенного в одном-единственном человеке. Человеке, которого больше нет.
М-21 точно знал, кто бережно поднимал его с пола, когда его притаскивали после очередного исследования и бросали на пороге отведенного серии «М» бокса, а сил не было даже на то, чтобы встать, не обблевавшись. Перебранный по кусочкам, трясущийся от холода и унижения, не помнящий ничего, кроме недавно пережитой боли — он каждый чертов раз чувствовал себя слабым, жалким и беззащитным, словно дитя. И удерживали его от того, чтобы не сломаться в этом аду с белыми стенами, лишь эти большие, жесткие ладони, которые осторожно, едва касаясь, чтобы не сделать больно, гладили его по голове, плечам, спине, осторожно перебирали волосы, почесывая, словно зверька, доверчиво прижавшегося к боку. И боль всегда отступала именно так — вытесненная, растворенная щедро подаренным теплом чужого тела, усыпленная бережными, невесомыми прикосновениями. И М-21 отчаянно жался ближе, вжимался лицом в широкую грудь, стирая знакомым терпким запахом стерильную вонь операционной, осевшую глубоко в горле, льнул всем дрожащим телом к чужому и знал, что его обнимут. Огромные, мощные руки будут сжимать его бережно, как какую-то безнадежно хрупкую вещицу, укутывая, словно тяжелым одеялом, отгораживая от холода мира, его звуков и образов. И М-21 засыпал, успокоенный ровным ритмом чужого дыхания и сердцебиения. И когда самого М-24 выворачивало наизнанку, тот всегда сгребал его в охапку, словно это ни на что не годное тело, прижатое к груди, как любимая игрушка, могло утолить боль. И М-21 гладил, разминал живую сталь мышц, сведенных спазмами, пытался успокоить как мог.
И даже когда эксперимент был признан провальным, а из всей серии их осталось лишь двое: теперь уже не «образцы», а «агенты» - М-21 продолжал ночами искать убежища в кольце рук напарника и чувствовал, как они сжимаются все крепче, иногда почти до боли, словно М-24 боялся потерять и его. Теперь они спасались не от ужасов экспериментов, а от презрения и ненависти, щедро изливаемых на них.
Наверное, они выглядели жалким. Ну и пусть. Ведь жалкими они и в самом деле были.
Наверное, они выглядели как любовники. Ну и пусть. Хотя любовниками они не были никогда. Пусть они и спали в одной постели в душной темноте дешевых гостиничных номеров, но М-24 никогда не прикасался к нему иначе как к товарищу.
Когда М-21 потерял напарника, он решил, что разом лишился половины мира. Причем эту половину вырвали из него «с мясом»... Стоя на коленях перед грудой булыжников, погребших тело М-24, он откровенно не знал, как он будет жить дальше — такой слабый и одинокий. Однако в одиночестве его не оставили, и довольно быстро помогли осознать, что он вовсе не слаб. Перемены в жизни вели и к изменению в голове. Наличие теплой комнаты и одеяла на своей постели, обретенная уверенность в своих крепнущих силах, живые яркие краски открывшегося мира, пусть и медленно, но избавляли от мыслей о поисках тепла и поддержки на чужой широкой груди. А постоянные ненавязчивые напоминания Франкенштейна о том, что он обрел свой дом, понемногу вытравливали из сердца необходимость обретать убежище в одном человеке. Новый дом М-21 был настолько заполнен теплотой и заботой, что ее почти можно было ощутить кожей и без тактильных подтверждений. М-24 был бы рад за него.
И тут появился Кентас. М-21 ничего не мог с собой поделать, но мысленно сравнивал его с М-24 и невольно проецировал на него, пусть и не в полной мере, прежнюю привязанность. Большое, сильное тело, умный, теплый взгляд, глубокий голос, бережные, несмотря на размер мощных рук и жесткую поверхность натренированных ладоней, прикосновения. Все это бередило, казалось, уже затянувшуюся рану, воскрешало в памяти образ напарника и неосознанно влекло (хотя и то и другое он получал сполна в доме Франкенштейна) обещанием заботы и безопасности… Мнимой безопасности. Потому что Кентас, очевидно, в отличие от М-24, расценивал это влечение несколько иначе. А что может быть более странным, чем попытка объяснить представителю расы, живущей инстинктами, что ты согласен лечь с ним, но не согласен дать?
От одних мыслей об этом М-21 непроизвольно криво усмехается. Печально, но, кажется, теперь придется отказаться от их совместных тренировок. Ну, по крайней мере, Франкенштейну будет меньше беспокойства...
Кентас рассматривает напрягшегося под ним М-21, гадая, в чем же он ошибся — ведь младшего явно тянет к нему. Но он вполне ясно осознает, что ему при этом говорят «нет», а он за всю свою жизнь не прикоснулся ни к кому против воли.
Он был бы не прочь разделить с М-21 те несколько ночей, что он еще проведет в доме Франкенштейна до полной поправки. Он мог бы показать ему, какой прекрасной может быть пробежка по крышам ночного города, когда сердце колотится от зова показавшейся в задымленном небе луны. Мог бы увести прочь, в те места, где бетон и стекло еще не вытеснили шума листьев. Мог бы научить его слышать ночь. Показал бы, как чувствительна может быть его кожа, разгоряченная хорошей дракой и как отзывчиво может быть тело. Мог бы любить его долго и жарко, уложив в высокую траву. А когда придет время - покинул бы этот гостеприимный дом, став лишь приятным воспоминанием. Если бы М-21 захотел.
Но тот был слишком человеком, а люди научились до странного все усложнять.
- Хорошо, - Кентас перекатывается на спину, перетягивая М-21 на себя. Широкая ладонь все еще блуждает по чужой спине, но теперь — успокаивающе, без следа мелькнувшей жадности. - А чего хочешь?
- Ничего, - поспешно отвечает М-21, замерев под его рукой. И тут же исправляется, словно извиняясь за необдуманное вранье. - То есть... этого достаточно. Еще только пару минут...
До чего же глупый мальчишка, мысленно ворчит Кентас, прижимая того ближе к себе и мягко поглаживая по загривку. Он никогда не смог бы оттолкнуть щенка, нуждающегося в капле тепла. А сейчас, видимо, только оно ему и нужно... А если когда-либо потребуется большее - здесь есть тот, кто готов дать ему и это, если М-21 наконец догадается посмотреть чуть дальше собственного носа и сообразит, что ему давно отведено место не только в доме. А вот с этим текстом вышел конфуз. Лично я считала его одной из самых сильних и продуманных своих работ. А по итогам голосования он набрал всего один голос. В то время, как даже крошечная сквиковая геронтофилия набрала два... Ну, видимо, вот так собственная оценка расходится с чужим мнением.
Название: Между собакой и волком
Автор: Shantriss
Бета: Tu*sha Размер: мини, 2757 слов
Пейринг: Кентас/М-21
Категория: преслеш
Жанр: кинк, юст
Рейтинг: R
Краткое содержание: оба тянутся к друг другу, но оба же не решаются сделать первый шаг.
читать дальшеКентас рывком садится на непривычно мягкой койке — все мышцы отзываются на движение болью, грудь туго спелената бинтами. Прекрасно: боль говорит о том, что он жив. Комфорт говорит, что он не снова в лаборатории той озлобленной истеричной суки из благородных. Мгновения хватило, чтобы вспомнить, почему он жив и где находится.
— Будешь так дергаться — все швы, к черту, разойдутся, — раздается знакомый голос с соседней койки. Хотя Кентас и так уже учуял, кто рядом с ним.
— А ты, оказывается, специалист-медик? — усмехается он, осторожно опуская ноги на пол.
— Я сегодня уже выслушал такое же предупреждение от Франкенштейна, — кривится воспоминанию М-21. Этот щенок похож на гусеницу в коконе из бинтов даже больше, чем сам оборотень.
— Ладно, — бормочет Кентас и пытается подняться.
— Тапки надень, — бросает ему модифицированный.
— Ты не мой Лорд и не мой родитель — чего это ты мной командуешь? — насмешливо ворчит Кентас. Эти розовые тапки он заметил еще раньше, но скорее согласился бы лишиться всей шерсти, чем надеть их на ноги. М-21 оценивающе оглядывает его.
— Знаешь, — задумчиво говорит он, — меня разрывают противоречивые желания... С одной стороны, очень хотелось бы увидеть, как ты скажешь это же Франкенштейну и полюбоваться на его выражение лица. А с другой — не особенно хочется потом соседствовать с истыканным десятком фиолетовых стрел тобой. И вынужден заранее предупредить, что исход будет один — тебе все равно придется надеть эти чертовы тапки.
— Тебя, вроде, много людей мечтало прибить, — внезапно уточняет Кентас.
— Ты даже не представляешь, насколько много, — кривая ухмылка модифицированного наполнена каким-то извращенным самодовольством.
— Ну, начинаю их понимать, — добродушно скалится Кентас в ответ.
В мягких вечерних сумерках Кентас запрыгивает на подоконник его комнаты.
— Франкенштейн оторвет тебе голову, — констатирует М-21, оценив его потрепанный и подпачканный вид.
— За то, что я хожу в твою спальню? — вопросительно усмехается Кентас.
— За то, что таскаешь в дом грязь с улицы, — флегматично отвечает М-21.
— А я не планирую заходить. Как насчет разминки?
Ну, бинты ведь с них уже сняли, почему бы не воспользоваться возможностью потренироваться с другим оборотнем.
Кентас давит ему локтем на горло, вжимая лопатками в грунт.
— Мне нравится твой запах, — довольно выдыхает он, отстраняясь.
— Звучит довольно странно, — честно признается М-21, садясь и растирая ушиб на плече.
— Почему? — оборотень выглядит искренне удивленным. — Твой запах — он яркий и сильный, он хорошо запоминается. Его я смогу вспомнить, когда захочу.
М-21 чувствует себя неловко. Кентас говорит об этом так... просто, но для него тема запаха кажется более, чем интимной. Запах находится на тебе под одеждой, и говорить об этом для него все равно, что обсуждать наготу.
— И по нему я всегда смогу узнать тебя.
— Ну, лицо мое тоже постарайся запомнить на всякий случай, — бросает Двадцать первый, напряженно усмехаясь.
— И сегодня он говорит, что ты настроен на хорошую драку, — заканчивает Кентас.
— Прямо так и говорит? — скептически поднимает бровь М-21.
— Погоди, — настороженно хмурится оборотень. — Хочешь сказать, ты этого не слышишь? Запах говорит об эмоциях и настрое ярче и честнее, чем слова и жесты. Страх, злость, возбуждение, симпатия и неприязнь — все это можно понять по запаху.
— Ну, всех, кто живет в доме я могу отличить по запаху, — признается М-21, сдаваясь и переступая через внутреннее смущение. — И мой нюх острее обычного человеческого. Но на этом, пожалуй, все.
— То есть мой запах ничего тебе не говорит? — испытующе и как-то давяще сверлит его взглядом Кентас. Внезапно, очень хочется дать «правильный» ответ. Мелькает даже мысль ткнуться носом в мощную шею и вдумчиво прислушаться.
— Только то, что ты — это ты, — отвечает он вместо этого. — Ну, я же неполноценный оборотень, в конце концов.
На самом деле, запах может рассказать не только об этом — знает Кентас.
Он может поведать еще и о принадлежности. И сейчас его интересует именно этот вопрос — чей еще запах, кроме собственного, волнующего и дерзкого, был на М-21? Сейчас от него немного пахнет самим Кентасом, и это ощущается восхитительно. Немного — ученым-доктором, и от этого хочется глухо зарычать и вздыбить шерсть. Но запах легкий, не сильнее, чем на самом Кентасе, которого Франкенштейн тоже сейчас регулярно латает. Больше ничего особенно не выделяется. Значит ли это, что М-21 свободен?
Только что он спросил об этом его самого, но, оказывается, М-21 не умеет слышать вопросов, заданных на языке звериного тела.
Они треплют друг дружку обстоятельно и усердно с переменным перевесом то в одну, то в другую сторону, но к финалу М-21 снова оказывается слабее. Его лапы в захвате, плечом Кентас давит ему на грудь. Зато почти перед самым его носом оказывается беззащитный участок кожи. И М-21 ощущает острое, до рези в зубах, желание сомкнуть на нем челюсти, вспоров кожу удлинненными клыками. А почему бы и нет? Он ведь использует свой язык, чтобы доводить противников до бешенства, почему бы не использовать зубы, чтобы озадачить? С грудным рычанием М-21 быстрым укусом вгрызается в чужую шею, на миг окунаясь лицом в жар тела и чувствуя, как сами собой приподнимаются волоски шерсти на загривке. М-21 сам немного удивлен. Еще больше его удивляет, что Кентас не отскакивает, зажимая укус, не дергается от неожиданности — он замирает столбом, ослабляя хватку.
— Так больно, что ли, — озадаченно спрашивает М-21, утирая кровь с губ освобожденной лапой.
— Хмм... — прикрывая след от зубов большой ладонью и размазывая выступившую кровь, криво усмехается Кентас. — Знаешь, ты меня почти смутил. Для нас, оборотней, укус во время спарринга — это своего рода предложение перейти от драки к… играм.
М-21 непонимающе вздергивает бровь.
— К сексу, — уточняет Кентас специально для модифицированных идиотов, и М-21 хочет провалиться сквозь землю.
— О, нет-нет... — поспешно заверяет он. — Меня полностью устраивает драка.
— Ну что ж... — бросает оборотень и ударом лапы отправляет его приминать собственной спиной ближайшие кусты.
— Впечатляющий поцелуйчик, — первым делом отмечает Лунарк при встрече, и Кентас собственнически прикрывает ладонью, словно пряча от ее взгляда, все еще виднеющееся пятно на шее. Именно так на их языке называется такая отметина. Лунарк улыбается.
— Не планируешь возвращаться на остров?
— Нет пока, — отвечает он. Сейчас совсем другое место тянет его к себе: маленькая коробка человеческого жилища, наполненная ярким и волнующим запахом, влечет сильнее, чем просторы и высокие своды родной земли.
— Настолько увлечен этим мальчиком-полуволком? — усмехается Лунарк. — Это ведь ему ты позволил так себя украсить? А раньше, вроде, не любил подобных «нежностей».
— А он не знал, что делает, — честно признается Кентас. И в ответ на удивленный взгляд поясняет: — Он вообще почти ничего не знает о своей природе.
— Только меня-то обмануть не пытайся, — отмахивается она — Ты ведь не в качестве няньки с ним остаешься. Даже сейчас, мы только разговариваем о нем, но я слышу, как сильно ты его хочешь.
— Ты слышишь, а он нет.
— Ну тогда скажи ему так, как он может услышать, — словно не понимая, в чем проблема, пожимает плечами Лунарк и ободряюще усмехается. — Не могу быть уверена насчет его человеческой половины, но волчья-то оставила вполне читаемое приглашение на твоей шее.
Кентас спешит сменить тему разговора на менее щекотливую. Ему нужно о многом еще расспросить соплеменницу за то короткое время, что она смогла урвать для встречи.
Разговор с Лунарк и намек на возможную близость оставляет его в странном распаленном состоянии. Он думает о М-21. Молодом, горячем и ничего не знающем о своем теле. Да такой изгрызет плечи в лохмотья, пока будешь его любить. Таких нужно брать только сзади. Крепко удерживать лапы, чтоб не закидывал их назад, расцарапывая партнера, и не посрывал когти, скребя в экстазе по каменистой почве. Крепко прижимать всем телом, чтобы, дергаясь и путая боль с удовольствием от незнакомых ощущений, не сбивал ритм и не навредил себе, слишком рьяно отдаваясь.
Представив под собой М-21, Кентас понимает, что хрен с ними, с изодранной спиной, плечами и шеей — ими он с удовольствием готов был бы пожертвовать ради возможности видеть лицо дерзкого щенка когда тот завоет под ним и вместе с ним, заявляя о достигнутом удовольствии.
Ощутив неуместный прилив возбуждения М-21 спешит смыться с тренировки побыстрее. Он сбрасывает трансформацию и тянется за скинутой перед превращением рубашкой, рассчитывая прикрыться до того, как его состояние станет очевидным.
— Ты куда это собрался? — негодующе возмущается Кентас.
— Хватит на сегодня, — бросает М-21, не оборачиваясь.
— Ты шутишь? — низкий голос наполнен удивлением и разочарованием. — Только разогрелись как следует! — М-21 бросает взгляд в его сторону и... Кентаса его собственное возбуждение ничуть не смущает.
— Перегрелись, — едко поправляет М-21, застегивая пуговицы. Кентас перехватывает его взгляд и как-то очень тяжело вздыхает.
— Людей это смущает?
— Весьма, — М-21 разворачивается в направлении дома.
— Не вздумай удирать, — голос за спиной звучит так строго и осуждающе, что он останавливается. — Это... хмм... возбуждение иного рода, — медленно произносит оборотень. — Я не смогу объяснить. Просто останься и сам все поймешь.
М-21 колеблется. У него нет причин не доверять Кентасу, и тот явно знает, о чем говорит. К тому же, его спокойная реакция почти сводит на нет чувство дискомфорта из-за нехарактерного состояния.
— Превращайся, — командует оборотень, и М-21 выполняет.
Позже он валяется на истоптанной траве в состоянии близком к трансу. Это и правда не имеет даже приблизительного сходства с какими-либо сексуальными реакциями. Он не успел заметить, когда именно возбуждение исчезло. Хотя правильнее сказать: что оно не исчезло, а изменилось. Из обычного тянущего ощущения внизу живота оно расползлось по всему телу, заставляя радостно подрагивать от щекочущего напряжения каждую мышцу. Каждый удар, нанесенный и полученный, проходился по телу не волной боли, а будоражащим разрядом и их нужно было, их хотелось получать снова и снова — прекратить схватку казалось просто невозможным. И позже, опустившись на землю, он не испытывал обычной измотанности и ноющей боли в теле. Скорей, тело чувствовало себя как после хорошего зевка и потягивания после крепкого сна — блаженная расслабленность и пустота в голове.
— Учить тебя еще и учить, — насмешливо бросает развалившийся рядом Кентас, разглядывая его.— Ну как?
— Круче, чем секс, — криво усмехается М-21.
Кентас рядом ржет в голос:
— Похоже, ты как-то неправильно им занимался.
— Да, все может быть, — расслабленно отмахивается М-21. Хотя на язык так логично ложилось: «Так, может, и этому научишь?»
Сегодня они перестарались. Кентас просто не уследил за младшим, а тот, опьяненный несколькими весьма удачными атаками и общим возбуждением боя, забыл про сдержанность и лимиты. И, как результат, сбросив трансформацию просто рухнул без сознания. Аккуратно сгребая М-21 в охапку, Кентас укоряет себя за глупость. Стараясь двигаться как можно мягче, несмотря на собственные намятые бока, он большими прыжками движется в сторону дома — голова на его плече безвольно покачивается в такт движениям, волосы и дыхание щекочут шею. Тело в его огромных руках кажется маленьким и хрупким.
Уже на месте, украдкой запрыгнув в оставленное открытым окно и сгружая на кровать свою ношу, Кентас не может сдержаться и приникает носом к обнаженной шее. Просто маленькая награда за бережную транспортировку. Чужой запах мягко щекочет ноздри, заставляя желать его все больше и больше. Хочется смешать его со своим. Для этого не нужно заходить слишком далеко, он мог бы просто прижаться голой грудью к чужой груди и вылизать открытое горло.
Сцепив зубы, Кентас заставляет себя отстраниться. Он не будет пользоваться чужой беспомощностью. В наполненной сумраком комнате он рассматривает М-21: его раны медленно затягиваются, скоро кожа снова будет светлой и гладкой. Это хорошо, он не хотел бы видеть новых шрамов на этом теле.
Кентас внезапно осознает одну весьма странную мысль: он хотел бы получить Двадцать первого именно в человеческой форме. Пусть это и притупляет ощущения в разы, но он хотел бы целовать эту шею мягко, изучающе — одними губами, без клыков. Прижиматься не шерстью, а голой мокрой кожей, подмяв под себя и чувствовать, как ночной ветер слизывает капли со спины, но не снижает жара двух движущихся в едином ритме тел. Он брал бы его уверенно и неторопливо, отзываясь на просьбы его тела: долгие, тягучие движения бедер в ответ на поглаживания плеч и потирание губами о шею, более жесткие с пошлыми шлепками плоти о плоть — отзываясь на вжатые в ягодицы ногти и, наконец, войдя до предела, яростные мелкие толчки в самой глубине тесного горячего тела, от которых М-21, наверное, будет хрипло ругаться сквозь стиснутые на его плече зубы.
Кентас срывается с постели и отправляется обратно на тренировочную площадку. Ему нужно остудить голову. И заодно забрать сброшенные перед схваткой вещи.
Сегодня М-21 в его комнате. Пришел, как принято у людей, постучав в дверь, а не так, как обычно делает Кентас — запрыгнув в чужое окно.
— Почему ты не спустился к ужину? — М-21 задает, наконец, вопрос, ради которого он здесь. — Регис уже почти перестал дуться из-за испорченной прически.
Кентас посмеивается и смущенно потирает лицо:
— Я думал, что он лопнет... или руку мне оторвет.
— Даже мне редко удается настолько его разозлить, — с тенью уважения в голосе сообщает М-21.
— Кто же знал, что этот детеныш так отреагирует на простое потрепывание?
«Да каждый, кто хоть немного знает Региса», — хочет сказать М-21, но Кентас выглядит так, словно вспомнил что-то хорошее, и он не хочет спугнуть настроение.
— Для нас это нормально, — говорит Кентас. — Это вы, люди, прикасаетесь друг к другу главным образом, чтобы причинить боль, либо удовлетворить похоть.
— У вас, оборотней, все, конечно же, иначе? — подталкивает М-21 к дальнейшим откровениям — ему нравится слушать про народ, один из представителей которого, пусть и против воли, отдал ему свое сердце.
— Конечно, — низкий мягкий голос Кентаса уютно заполняет помещение.— И пусть многие наши лучшие черты и исчезли вместе с нашими принципами и клановой честью. Пусть для некоторых из нас ранить своих родичей стало таким же обычным делом, как для людей, которых мы за это презирали. Но для большинства из нас прикосновения — важная часть жизни. В них все — тепло, забота, поддержка, опыт, предостережение. Если запах — это монолог, то прикосновение — это почти общение. Для близких родичей, друзей и просто ровесников нормально держаться за руки, обниматься, спать рядом. Если помнишь Урне и Мираи — они даже во время коротких перерывов в тренировках или в бою всегда стремились обняться, переплестись руками, прижаться ближе. Так они черпали друг в дружке поддержку. Понимаешь, о чем я?
— Вы очень контактные существа, — сводит всю его возвышенную речь к нескольким словам М-21.
— Можно и так сказать, — трет подбородок Кентас. — Хммм... ты прав. Объяснить сложно, — И М-21 готов поспорить, что знает, что ему скажут следом. — Ну, просто останься, и сам все поймешь.
— Предлагаешь поспать в обнимку? — ехидно уточняет М-21, но он заинтересован.
— Можно и в обнимку, — потягивается Кентас, стаскивает одеяло с кровати и бросает вниз. — Но для начала можно просто рядом.
— Так, — непонимающе хмурится М-21. Он внутренне мечется между настороженностью и любопытством. — Зачем одеяло на полу?
— Спать на нем, — покладисто поясняет Кентас.
— А чем плоха постель? — интересуется М-21.
— Мне так привычней, — пожимает плечами старший оборотень, стаскивая рубашку.— И будет свободней.
Чтобы избежать дальнейших расспросов, Кентас берет его за руку и тянет вниз. М-21 поддается, неожиданно для самого себя, словно от тепла ладони на запястье истаяли все его сомнения. Он решительно опускается на край расстеленного одеяла как есть, в одежде. Кентас лежит на спине, заложив руки под голову, и М-21 прикидывает, как ему улечься, чтобы избежать неловкости. Наконец, поворачивается спиной и ложится набок.
— А укрываешься ты чем? — спрашивает он, скорей для того, чтобы нарушить тишину, чем от интереса.
— Ничем, — отвечает Кентас в потолок.
М-21, бросает взгляд на раскрытое настежь окно, куда уже пробирается вечерняя прохлада.
— Неженка, — со смешком бросает Кентас, словно угадав направление его взгляда. — Не переживай, со мной не замерзнешь
Прозвучало пугающе и многообещающе. М-21 старается расслабиться и дать телу и инстинктам сделать все за него, как в тот раз, на тренировке.
О чем говорил Кентас стало понятно довольно скоро — спиной М-21 чувствует тепло, которое идет от него, несмотря на прохладу в комнате. «Температура тела у собачьих выше, чем у людей», — всплыл в голове обрывок фразы. Чужое тепло было комфортным и казалось очень нужным... М-21 заставил себя не анализировать эту мысль, а просто сделать то, чего хотелось — прижаться спиной вплотную к теплому, ходящему от дыхания боку. Согнутая в локте рука Кентаса распрямилась, приглашая использовать ее в качестве подушки, и внутренних возражений М-21 не ощутил.
Он проснулся в сумерках от внезапного понимания, что с ним что-то не так. Во сне он успел перевернуться на другой бок и даже забросил руку на мощно вздымающуюся грудь Кентаса. Но странным было не это.
Плечо под щекой больше не казалось таким горячим. Кентас все-таки замерз? Или?.. М-21 убрал ладонь с груди оборотня и приложил к своей коже — разница почти не ощущалась. Неужели, его температура поднялась, выравниваясь на тепло тела рядом с ним? Об этой передаче информации шла речь?
И еще одно... Запах! Теперь он, наконец, понял, о чем ему говорили. И это могло бы свести с ума, не будь он предупрежден.
«Мне нравится твой запах», — сказал ему тогда Кентас.
М-21 сказал бы ему, что в его запахе можно и хочется утонуть... Он слышал его! Этот запах говорил. Он уверенно звал к себе. Не переставая, не останавливая свой зов ни на минуту. Даже не надеясь быть услышанным глухим к его языку полуоборотнем, он все равно продолжал посылать сигналы, словно старый маяк в пустынных водах. Он приглашал проводить ночи в его руках и встречать рассвет на его груди. Он обещал согревать и беречь покой и сон до утра. Он предлагал то, от чего лицу становилось горячо. Он рассказывал слишком многое... Пробудившийся от этого жаркого зова в час между собакой и волком, М-21 не знал, что со всем этим нужно делать.
И пока что он просто дышал. Дышал этим пьянящим запахом, уткнувшись носом в шею Кентаса и выслушивая молчаливые, но такие громкие откровения.
@темы:
Noblesse,
ФБ-2017,
Фанфики